Фарьябский дневник. Дни и ночи Афгана

Начали писать в область, а в ответ — не положено. Написали министру, ответа не получили. Разнервничался парень, выпил лишнего с горя, культю где-то разворотил. Загноилась она у него, положили в больницу, отрезали чуток. И только тогда получил он машину. Да только не к чему она ему, бередит только душу, не осталось у него ни во что веры.

Отставник не мог остаться в стороне от людского горя. Написал в районную газету, там побоялись писать об этом. Поехал в область. Пол дня говорил с главным редактором, тот обещал напечатать. С этого времени он стал самым вредным для районного начальства человеком. Кем только его не называли и склочником и сутягой, но он не обращал на это внимания, просто делал свое дело так как ему подсказывала совесть.

В школу зачастили комиссии, которые интересовались почему-то исключительно его работой.

Директор не гнушался никакими средствами только бы опорочить неугодного властям человека.

Разногласия у них были давние, с той поры, как военрук решил сделать жизнь школьников более интересной и разнообразной.

На свой страх и риск создал туристический клуб, экипировкой которого занялись сами ребята. Мальчишки после уроков мастерили в мастерских колья, каркасы и другие приспособления для палаток, девочки шили палатки и рюкзаки. Сразу же после окончания занятий ребята под руководством военрука ходили в походы. А привыкший жить по принципу «абы чего не вышло», директор был принципиально против таких времяпровождений, тем более, что все это было чревато непредсказуемыми последствиями.

Особенно обострились их отношения после выступления военрука на партийном собрании при обсуждении закрытого письма ЦК КПСС по Афганистану.

Тогда, выслушав привычные речи штатных выступающих он высказал все, что накипело. И то, что это была самая большая внешнеполитическая авантюра за 70 лет Советской Власти и то, что в отличи от бравурных выступлений газет и телевидения по афганским проблемам там после нашего прихода ничего ни изменилось, во всяком случае в лучшую сторону. В худшую изменения были — стало больше бандитских формирований.

Тогда он высказал многое другое, все, что за время этой непонятной, бестолковой войны накипело у него в душе.

После этого собрания его вызвали в райком партии и пообещали, что если он не остепенится то будет привлечен к строжайшей партийной ответственности.

— Но ведь я говорил правду и только правду.

— Правда правде рознь. Нам твоя «бедняцкая правда» не нужна. Ты бывший политработник и должен понимать, что хочет услышать от нас народ.

— Но перестройка говорим о безграничной гласности и демократии, — сопротивлялся военрук.

Секретарь райкома устало потер виски и дружелюбно закончил:

— Неужели ты и в самом деле думаешь, что гласность и демократия не будет рано или поздно ограничена. Если это так, то мне тебя жаль, но на вид ты человек не глупый.

После таких слов секретаря ему стало не по себе. Он закрыл тяжелую дубовую дверь райкома партии и тяжело спустился по мраморным ступенькам на улицу. Асфальт был весь в рытвинах и колдобинах. И тогда у него родилась мысль, что он чем-то схож с этими колдобинами которые не позволяют свободно ездить тем кто решил всю свою жизнь прожить за этими массивными дубовыми дверьми. А чтобы эти колдобины не превращались в ямы их изредка реставрируют, хотя знают, что они снова появятся до новой реставрации. Эта аллегория его рассмешила. Нет я не колдобина и я не яма которая мешает движению, я просто человек, которому ничего человеческое не чуждо. И тем не менее я остаюсь при своем мнении.

Вскоре в областной газете напечатали его, урезанную наполовину статью. Редакторская колонка призывавшая всех и вся борется с бюрократами и бюрократией и словом не обмолвилась — как же наказаны виновники волокиты и бесчеловечного отношения к нуждам старых и новых ветеранов.

— Вот и пример урезанной гласности, — подумал про себя военрук. Всех удивляла его способность везде успевать, школа — мастерская, где он вот уже несколько месяцев лепил скульптуру «Мальчишки», туристический клуб и наконец дом. Лена уже махнула на него и его занятия рукой и лишь время от времени поругивала за то, что совсем от дома отбился.

И все-таки самая большая радость для него была, когда младшенькая дочурка еще не спала. В комнате крику и шума бывало больше чем в то время когда он бесился с сыновьями. Сашка к тому времени уже настоящим хозяином в доме был. И воды принесет и дров наколет и печь растопит и подзатыльников младшим надает, если те ненароком набедокурят.

Однажды лазая по чердаку в поисках старого радиоприемника, из деталей которого он хотел смастерить плату для сломавшегося транзистора, Сашка увидел ящик, который был закрыт на малюсенький замок. Ему стало любопытно, что же там лежит. Поковырявшись гвоздиком он легко открыл замок и в глубине ящика вперемешку с конспектами увидел две сшитые вместе общие тетради. На белой обложке первой четким отцовским почерком было выведено «стихи». Сашка прочитал несколько стихотворений в начале тетради и с гордостью подумал об отце.