Фарисей

Словно прочитавший его мысли Федор ободряюще улыбнулся и сказал: «Уже скоро… Мы в Ботанический сад едем – я там в оранжерее кочегарю. Человек, о котором я тебе говорил, мой напарник…» И Станислав Сергеич не мог не улыбнуться в ответ.

Через калитку, над которой висела строгая надпись: «Служебный вход. Посторонним вход воспрещен.» – они прошли на территорию сада. Вдоль посыпанной желтоватым песком аллеи тянулись невысокие раскидистые сосны с очень длинными иглами. Пройдя аллею, свернули на тропинку в зарослях цветущих бело-розовыми пахучими цветами кустарников и наконец оказались перед трехэтажным зданием со стеклянной куполообразной крышей.

– Оранжерея… – любовно произнес Федор. – Нет-нет, нам туда! – и он потянул за руку Станислава Сергеича в сторону боковой двери. – Тут у нас и лаборатории помещаются… – пояснил, отпирая дверь своим ключом.

Извилистый темный коридор упирался в застекленную непрозрачным ребристым стеклом дверь. Шедший впереди Федор приоткрыл ее и жестом пригласил Станислава Сергеича войти. Тот сделал шаг – и очутился в тропическом лесу. Влажная духота царствовала под стеклянной крышей оранжереи. Кожа мгновенно покрылась каплями пота, и одежда облепила тело. Тропотун ощущал себя словно во сне, таким нереальным был этот экваториальный оазис в центре Сибири. Высокие пальмы, стволы которых казались обернутыми чем-то вроде войлока, толстые переплетенные лианы, которые свешивались с деревьев, чьи листья были словно покрыты красным лаком, и рассеянное, зеленоватое освещение – всё, всё представлялось невозможным, несуществующим, ирреальным. С лианы на лиану перепархивали разноцветные волнистые попугайчики и еще какие-то яркие крохотные птахи. Пробираясь по едва заметной тропке между извивающихся лиан и каких-то странных деревьев, чьи корни начинались примерно с середины толстого ствола, Тропотун подумал с опаской, что тут наверное и змеи есть. На его темя спланировал голубенький попугайчик и принялся клювом перебирать волосы.

– Федя, птичка!.. – плачущим голосом сообщил растерянный Станислав Сергеич.

Тот обернулся, хмыкнул, покачал головой, потом сунул руку в карман и вытащил обломанный кругляшок печенья. Положил на ладонь и ласково позвал:

– Го-ша… печенья хочешь?..

Попугайчик радостно заверещал, покинул голову Тропотуна, сел на протянутую ладонь и чинно взял клювом лакомый кусочек. Федор легонько подкинул его, и попугайчик, быстро-быстро махая крыльями перелетел на толстую лиану, где, зажав кусочек в лапке, принялся чинно от него отщипывать.

Тропинка сделала крутой поворот – и они вышли к бассейну, заросшему цветущими лилиями. Большие круглые листья лилий были похожи на зеленые плавающие подносы. Рядом с бассейном находилась покрытая свежей зеленой травой полянка, посредине которой росла примерно пятиметровая пальма с широко раскинутыми веерообразными листьями. Под пальмой, спиной к стволу, сидел в позе лотоса мужчина, а лицом к нему, образовав полукруг, восседали еще несколько человек, мужчин и женщин.

Призывая к молчанию, Федор приложил к губам палец, схватил Станислава Сергеича за пиджачный рукав и потянул за собой. На цыпочках они подобрались к группе и пристроились в полукруг. На них никто не обратил внимание. Тропотун кое-как скрестил ноги и уставился на йога под пальмой, пытаясь вникнуть в смысл того, что говорилось.

– … второй важный момент после остановки внутреннего диалога. Обычно Наблюдатель находится над головой. Лучше всего вести наблюдение за собственным телом, когда вы шагаете автоматически по ровной дороге, чтобы не отвлекаться на ухабы и тэ пэ. Если в какой-то момент вы станете сознательным, то увидите, что ваше тело продолжает идти – но вы находитесь не в своем теле, а как бы над головой. Свое тело вы будете видеть не глазами, а иначе. Это очень своеобразное состояние – словно ваше тело автомат с определенной программой.

– Учитель, – обратилась к нему темноволосая девица в свободных брюках телесного цвета, – когда я во время медитации спокойна и неподвижна, то способность формировать образы исчезает, но исчезает и способность рассуждать. Как мне дальше медитировать?

– Да, это сложный вопрос. Ментал как бы разделяется на две части. Первая – Пуруша, действия второй называются Природой. Вторая, имеющая отношение к сущности Природы, остается неподвижной. Она является свидетелем зарождения мыслей, осознаёт, что игра мыслей порождается Природой. Неподвижная часть ментала постепенно будет осознаваться как отражение более высокого, универсального Пуруши.

– Учитель, – почтительно заговорил худощавый светловолосый юноша, сидевший в позе лотоса с вывернутыми на бедрах обнаженными ступнями, – скажите, индивидуализирована ли наблюдательная деятельность Пуруши, или же она предопределена Всеобщим?

Напряженно слушавший диалог Станислав Сергеич скоро потерял смысловую нить и стал разглядывать представителей этой необычной школы. Сам гуру был плотен, на ушедшей в плечи тяжелой голове росли рыжеватые пушистые волосы. Большие круглые глаза напоминали совиные.