Фартовое дело

— Устала я, как собака, — сказала Светка, начиная раздеваться. — Глаза слипаются. Дай мне сегодня поспать, ладно?!

Никита был и сам не против, наоборот, порадовался…

Часть вторая

ОБЪЕКТ «ЛОРА»

(рукопись генерал-майора Ю. П. Белкина)

Глава I

Вторая военная зима шла к концу. На юге наши уже расхлебали всю кашу из сталинградского «котла» и пинками вышвыривали пришельцев с Восточной Украины, пока не уперлись в Харьков. А на другом фланге пробили дыру в ленинградской блокаде, и городу на Неве стало легче. Об этом слышали люди в сводках Совинформбюро. Слушали их те, кто был по одну сторону фронта — жадно устремив лица к репродукторам, висящим на площадях и улицах, и те, кто был по другую сторону — теснее прижав наушники, чтобы дальний, приглушенный голос Левитана, упаси Бог, не был услышан немцем или полицаем…

В Энском партизанском отряде, который в сводки Совинформбюро так до конца войны и не попал, радио слушали не так, как на Большой земле, потому что репродуктора не было, но и не так, как в оккупированном немцами райцентре, потому что до ближайшего полицая или фашиста было верст десять леса, озер и болот. Здесь слушали сводку, собравшись к комиссарской землянке. Там работал трофейный ламповый приемник, взятый за полгода до описываемых событий при удачном налете на немецкую автоколонну. От той же колонны достался и патефон с пластинками. Три пластинки были с речами Гитлера, и их без сожаления расколотили. Расколотили и пластинки с залихватским маршем «Хорст Вессель», и с «Лили Марлен». Оставили только свои, советские, которые у немцев тоже были трофейными: «Рио-Риту», «Брызги шампанского», «Вальс-бостон» и еще что-то. Случайно между ними попалась изготовленная в Риге эмигрантская пластинка Лещенко: какие-то дурацкие, смешные частушки вроде: «Трынцы-брынцы, ананас, красная калина, не житье теперь у нас, а сама малина!» Контры в ней вроде бы не было никакой…

Вот под эти самые «Трынцы-брынцы» в одно прекрасное утро из расположения Энского партизанского отряда выехали самые что ни на есть обычные крестьянские сани-розвальни, запряженные старым, умным, но очень добрым мерином Серко, а на розвальнях этих отправились в соседний партизанский отряд два человека: разведчик Юрка Белкин и медсестра Зоя Иванова. Задание у них было по мирному времени совсем простое: проехать пять километров по еще не растаявшей дороге, взять в соседнем партизанском отряде медикаменты и перевязочный материал и привезти в свой отряд. Ехать надо было по старой, полузаросшей кустами просеке, осторожненько объехать по краю озеро, где уже начал подтаивать лед, и не нарваться при этом на фашистов. И Юрка, и Зоя ехали без оружия, с вполне надежными липовыми аусвайсами, на розвальнях лежало для маскировки несколько охапок сена и пара деревянных вил-рогатин. Страшно было встретиться с фашистами и показаться им похожими на партизан. Зоя была девушка хорошенькая, а немцам таких нравилось задерживать. Наконец, хуже всего было налететь на какого-нибудь сволочугу-полицая из местных, да еще такого, который в лицо знал медсестру-комсомолку из райбольницы и пионера, сына красного командира-летчика…

Вроде бы ехать в соседний отряд надо было ночью — темнота партизану друг. Однако отправились розвальни с утра, и были тому причины. Во-первых, местные жители довольно часто ездили в лес за сеном, стоявшим с прошлого лета на лесных прогалинах в стожках. Немцы еще не успели перевести всех коров на мясо и поэтому не удивлялись, что жители возят сено. Насчет молочка, «млека», они тоже были не дураки. А раз так, то подозрений особых сани с сеном, девчонкой и мальчишкой не вызовут. А вот когда обратно поедут с медикаментами, тут уж лучше ехать ночью.

Юрке Белкину было тринадцать лет, точнее, двенадцать с половиной. Он, конечно, был еще пацан, но довольно рослый, хоть и питался, особенно последние два года, не Бог весть как. Он говорил хриплым баском, ловко матюгался и считал себя бывалым партизаном. Собственно, так оно и было: Юрку подобрали в сорок первом, летом, после бомбежки эшелона, который вез на восток эвакуированных из Белоруссии. В двух вагонах ехали семьи комсостава одной из летных частей, где служил Юркин отец. Именно по этим вагонам и шарахнула стокилограммовая немецкая бомба. Убило почти всех, даже колеса от вагонов улетели метров на пятьдесят от насыпи. Как Юрка уцелел — никто не знал. Взрывной волной его забросило в глубокий, залитый водой кювет. Там его и нашли — оглушенного, контуженого, но без единой царапины. Нашли случайные люди: бабка Аксинья и дед Иван, которые пошли поискать на железке какие-нибудь вещички от разбомбленных эшелонов.