Фашисты

Кривенко докурил, бросил окурок в пустую бутылку.

— Идём.

Шурика свалили с кровати на брезентовые носилки и почти волоком потащили к выходу. Селиванов быстро выдохся. Кривенко от натуги стал пунцовым. Санитары выглядели бодрее. Сзади шла мама Шурика и выла так, что леденела кожа.

«Почему её никто не увёл и не запер?» — подумал Селиванов.

Тело кое–как запихали в лифт, и оно заняло всё пространство. Селиванов отвернулся, чтобы не смотреть на мёртвое лицо. Один из санитаров быстро нажал кнопку первого этажа.

— Живо!

Они побежали вниз по лестнице. Впереди санитары, за ними участковый, в хвосте плёлся Селиванов. Когда он добрался до первого этажа, Шурика уже выволокли из кабины.

— Ну, понесли?

Сверху на них сыпались рыдания.

Микроавтобус стоял у парадной. Задние двери были открыты. Водитель помог затолкать тело в кузов.

— Это пиздец! — выдохнул Кривенко, согнулся и закашлял.

Селиванов сел на влажный поребрик. Ему будто выдрали лёгкие. Он достал бутылёк и вылакал в два глотка.

— Иди домой, — сказал участковый.

— Ага.

— Я серьёзно.

— Иду, иду.

Он поднялся и вышел со двора. Дом был справа. Он повернул влево. Витя Ерёменко сидел на ступеньке рюмочной и сворачивал самокрутку из выпотрошенных хабариков.

— Позвонил? — спросил он.

— Позвонил.

— Забрали?

— Забрали.

— Что сказали?

— Кому?

— Про Шурика.

Витя поджёг самокрутку спичкой, и она тут же развалилась и осыпалась угольками ему на штаны. Он подскочил, стал стряхивать.

— Уй, сука!

Селиванов достал бутылёк и вылил в рот. Швырнул в урну. Это был последний.

— Миш, пойдём, помянем Санька?

Они зашли, выпили по сотке. Потом ещё.

— А ты чего, никакие башмаки не взял себе? — спросил Витя. — Я говорил, ноги застудишь, придётся вены вырезать.

— Да мне наплевать, — пробормотал Селиванов.

Всё уже плыло перед глазами. Он доковылял к столику и обмяк.

— Ко мне пойдём, — сказал Витя. — У тебя деньги остались?

* * *

Селиванову приснился короткий и душный сон, в котором он отдирал с большого пальца заусенец, но тот не отрывался, только вытягивался, удлинялся, как струна, и распарывал кожу. В конце концов он его выдрал вместе с ногтём и осмотрел обезображенный палец. На месте ногтя Селиванов увидел маленькую свастику. Стало страшно, что на него заведут дело и посадят в тюрьму. Нужно было избавиться от пальца, отсечь его. Но не было ножа. Селиванов нашёл в кармане кусок старой обёрточной бумаги и обмотал палец.

Его разбудил голос. Селиванов открыл глаза и увидел потолок. Он повернулся на бок и обнаружил, что лежит на раскладушке поверх каких–то тряпок. Рядом сидел Витя со стаканом в руке.

— Что? — спросил Селиванов.

— Тебе кто–то звонил.

— А, ладно.

Голова была тяжёлая. Опьянение ещё не прошло. Селиванов решил пока не двигаться. Витина комната была маленькая и неряшливая. Повсюду стояли пустые бутылки. На подоконнике стояли горшки с мёртвыми растениями.

— Миш, ты как думаешь, дети могут в ад попасть? — спросил Витя.

— Для детей там, кажется, есть отдельное место, — сказал Селиванов.

— Да, я знаю. Лимб. Но туда попадают невинные души, младенцы. А если ребёнок большой и успел натворить чего–то? Животных мучил, воровал, обманывал бабушку.

— Не знаю, Вить. Откуда мне знать? Ты сам как считаешь?

Витя пожал плечами.

— Надо сходить в церковь, у попа спросить.

— Да, это правильно.

Потом они напились и немного поругались. Селиванов сидел на раскладушке. Витя развалился на диване.

— Идиот, зачем ты сказал мусору, что я был у Шурика?

— Но ты ведь был. А потом ухилял. Мне пришлось выгребать. И Шурика тащить в катафалк. У меня чуть ноги в обратную сторону не сломались.

— Вместе надо было валить.

— Неправильно так делать. Он же нас в гости пустил.

— И помер. Ему без разницы.

— Всё равно хреново так поступать. Не по–людски.

— Ой, блядь, ещё одна совесть вылезла.

Витя помолчал, а потом рассказал, как его выгнали из больницы. Во время операции умер ребёнок. Витя был в этом не виноват. Анестезиолог ошибся. Но его мамаша оказалась какой–то чиновницей в здравоохранении.

— Мамаша чиновница, а сын простой анестезиолог? — спросил Селиванов. — Пиздёж это всё.

— Никакой не пиздёж! Он нормальный парень. Хотел людям помогать. Но когда эта херня случилась, он сразу и поплыл, испугался. Мамаша за него вписалась. Меня чуть не посадили. Говорили, что я с похмелья пришёл на операцию.

— А нет?

— Да это мелочи. Я всё как надо сделал.

— Ну, не переживай тогда.

— Да мне вообще всё равно.

Селиванов вспомнил про звонок и достал телефон. Звонил дядя Петя.

— Алло, да, дядя Петя, что хотел? — скороговоркой спросил Селиванов.

— А я хотел спросить, дошёл ли ты к отцу.

— Ну, нет, ещё нет. Дела были. Тут мой друг умер внезапно…

— Я живой! — слабо выкрикнул Витя.

— Ясно, — сказал дядя Петя. — Ну ты бы поспешил, Миша.

— Я спешу.

— Да, да, поспеши. А то так и не повидаешь его.

— Повидаю, повидаю.

— Ну, я надеюсь, надеюсь.

Селиванов нажал отбой. Налил водки.

— Кому ты звонил?

— Да так.

— Бабе?

— Нет.

Витя с трудом сел.

— Позвони жене.

— Не–не–не. Она расстроилась. Орать будет.

— Моей позвони. Хочу послушать её голос.

— Так ты сам позвони.

— Она меня заблокировала, — сказал Витя, тараща глаза.