Фата-Моргана №9

Было что-то еще, что-то, о чем он должен был сообщить, но в ушах шумело, ныли кости, и он еле стоял. Ему было слишком плохо, чтобы еще помнить о чем-либо. Но он все-таки вспомнил.

— Игрушки, — прохрипел он. — Они опасны!

— Уже нет, — коротко произнес верзила. — Для предотвращения несчастных случаев мы распространили на всю зону замедлитель псионических и нейтронных реакций, а потом я позаимствовал облик констебля Хэнкинса, чтобы забрать игрушки.

— Вы… — тупо бормотал торговец. — Вы…

— Инспектор с карантинной станции. — Офицер сверкнул псионическим значком. — Мы засекли вас еще до приземления и отложили арест, чтоб убедиться, что у вас нет сообщников.

Торговец был слишком измучен, чтобы удивляться.

— Вы поймали меня, — слабо лепетал он. — Давайте, можете меня полностью перекраивать.

— Слишком поздно, — суровый мужчина нетерпеливо выпрямился. — Все вы, нарушители, одинаковы! Всегда забываете, что контакт — это дорога с двусторонним движением. Не можете понять, что Соглашение существует для вашей же защиты!

Торговец затряс гудящей головой.

— Вы не прошли обработку в нашей клинике на станции, ворчал инспектор. — Я заметил, у вас даже аптечки нет. Готов держать пари, вы приземлились среди этих людей, настолько примитивных, что болезнетворные микроорганизмы спокойно размножаются среди них, не имея никакой защиты!

— Клиника? — Это было единственное слово, которое он понял. — Делайте, что хотите, — прошипел он. — Но я хотел бы сохранить свой нос.

— У вас сейчас более серьезные проблемы, — произнес инспектор, с жалостью глядя на него. — Думаю, наши предки, как и местные жители, обладали природным иммунитетом, но я бы дня не прожил, не получив иммунитета от тысяч вирусов и микробов. Вы уже их подхватили.

Торговец шмыгал носом, болезненно косясь на солнечный свет.

— Но они были в полном порядке, — тупо протестовал он. У ребенка было что-то, называемое простудой, но женщина говорила, что это не опасно.

— Для нее, — пояснил инспектор. — Не более чем атомные бомбы для вас.

Потрясенный торговец покачнулся и упал.

_{Перевод с англ. Ю. Беловой} 

М. Гонт Гаррисон

МЕТАМОРФОЗЫ ЛАМИИ

Первый след: В Калифорнийском бистро

Сожжение происходило на следующий день на изумрудно-лиловом помосте, высоко поднятом к серому, беспокойно бурлящему небу. Толпа — разношерстное сборище по случаю такого дня, в желтых рейтузах, украшениях, огненно-красных сари — гудела. По ней волнами прокатывался шепот, смех, который становился все громче, по мере того как маслянистый дым от погребального костра поднимался ввысь. Биркин Гриф и Ламия, женщина без кожи, удивлены, но зрелище их не впечатляет.

— Меня сжигали в Помпее, на мне было платье, расшитое драгоценностями. Эти плебеи много потеряли, не пожив в те пуританские времена.

Ее зубные протезы быстро мелькали, алые артерии пульсировали. Биркин Гриф снисходительно смотрел на нее. Лишенная кожи, она была даже не обнажена, она была оголена, более оголена, чем женщина, которая просто сняла с себя одежду. Все функции ее организма были доступны взгляду его единственного пиратского глаза. Глядя на нее, он уже обладал ей.

— Да, — сказал он. — Но лучше всего была Гоморра. Вот где было настоящее сожжение.

Она смеется. Смех ее тоже оголен. С украшенного драгоценностями помоста под одобрительный рев толпы сыплются искры. Биркин Гриф в восторге хлопает себя по титановому бедру.

— Жанна д’Арк, — говорит женщина без кожи.

— Хиросима, — возражает он.

— Вирджин Гриссом, — хохочет она.

— Бухенвальд, — бормочет Биркии Гриф.

Предаваясь приятным воспоминаниям, они любуются помостом с пылающим императором. Двое древних любовников. Он — старый от распутства, она — молодая от него. Пьяная женщина, волосы которой унизаны драгоценностями, спускающимися до самого лба, спотыкаясь, отходит от группы корреспондентов.

— Ого-го!

— В самом деле, мадам, — говорит Биркин Гриф, всегда готовый попроказничать. — Вы не были в Нагасаки той весной? Я не мог вас там видеть?

Пьяная женщина прищуривается.

— Что ты имеешь в виду, малыш? Скажи-ка по буквам.

Биркин Гриф влюбленно смотрит на нее здоровым глазом.

— Г-Р-Е-Х, — намекает он.

Бескожая Ламия раздраженно хмыкает и пихает его под ребра.

— Почему мы здесь? Что мы вообще здесь делаем? Мы должны быть не здесь. У нас свидание в Калифорнии.

Они выбираются из толпы, тяжело дыша и потея. Помост опускают, чтобы разместить на нем свиту горящего распутного императора. Биркин Гриф правдоподобно хромает. Его бескожая возлюбленная — рафинированный образчик траченной временем наготы, — искусственные зубы и драгоценности говорят о незначительных уступках веянию моды.

Пауза первая

Добро пожаловать в Калифорнийское бистро — в эту матку из желтого пластика, так часто всеми посещаемую, горячо любимую, самое подходящее место для попоек разного рода псевдоинтеллектуалов и прочих артистов великолепного города.