Фата-Моргана №9

Сам он был другим, и сейчас тревога за самку и еще не родившихся щенков мучила его не меньше, чем то, что он был связан и его везли неизвестно куда. Потом в ноздри ударил самый отвратительный запах из всех, какие он когда-нибудь чуял, и повозка покатила по длинному белому коридору, пропитанному зловонием смерти.

Обычно он видел мир серым, черным и белым, а сейчас он даже назвать не мог то, что мельтешило перед ним, вызывая острую резь в глазах. У него не было слов для обозначения красного, зеленого, желтого, розового, оранжевого и всех других красок многоцветного мира, о которых он раньше и представления не имел. Он застонал. Запахи, боль, ужас быть связанным — все это было ничто по сравнению с непреходящей болью в глазах.

Лежа на плоской жесткой штуке, он быстро понял, что лучше всего смотреть прямо вверх. По крайней мере, ровное покрытие в десяти футах над ним было просто белым и не раздражало.

Около него негромко лаяли двуногие, но он почти не замечал этого. Какая-то девушка настойчиво повторяла:

— Кто ты? Ты меня понимаешь? Ты знаешь, где ты находишься? Какой сегодня день?

Потом лай прекратился, его развязали, а потом замотали снова в длинный влажный кусок ткани, так что он стал похож на кокон. И тут он почувствовал, что глаза у него закрываются. Для него всего этого оказалось слишком много. Он спал.

Следующее пробуждение было еще мучительнее, чем первое. Сначала ему бросились в глаза решетки, и он подумал, что он снова в зоопарке, в своей клетке. Вздохнув с огромным облегчением, он удивленно подумал, как это ему, взрослому волку, мог присниться такой глупый сон. Он помнил, что когда-то еще щенком он видел иногда во сне какую-то другую, совсем не похожую на настоящую, жизнь. И сейчас, наблюдая порой, как взвизгивают во сне его дети, как дергаются у них лапы и настораживаются уши, он вспоминал свои детские сны. Знакомые решетки успокоили его — кошмар кончился. Только почему он лежит, так странно вытянувшись? Он завозился, пытаясь свернуться в клубок, и тут же почувствовал, что ему что-то мешает, а потом упал на пол. Да, несмотря на решетки, это была явно не его клетка.

Кошмар продолжался. Свалившись с койки, он поднялся на четвереньки и принялся вышагивать по узкой длинной камере, где он теперь обитал. Но тут же обнаружил, что его успели переодеть во что-то длинное с развевающимися полами, которые неудобно путались в ногах и волочились по полу.

Еще хуже стало, когда двуногие заметили, что он поднялся. Они тут же примчались в его камеру, буквально втиснули его в какую-то одежду, которая, как оковы, стянула его задние ноги, и заставили его сесть на кончик позвоночника, что причинило ему противную боль. Потом в его правую лапу вложили какую-то металлическую штуку, зажали ее новыми отростками и приказали черпать ей жидкость из круглой миски, поставленной перед ним на столе. Все это было достаточно неприятно, но когда эти помои влили ему в рот, стало еще хуже. Разве это еда? Где его обычные кости? Разве об это можно поточить клыки? Они что, хотят, чтоб он все зубы потерял?

Он давился и выплевывал эту болтушку. Но ему не позволили. Двуногие быстро подхватили миску и принялись насильно запихивать это ему в рот. В отчаянии он смирился и доел все сам.

Теперь они решили научить его ходить на задних лапах. Он частенько видел, как проделывал эту штуку сидевший в соседней клетке медведь. Большой, толстый и неуклюжий, он очень развлекал двуногих, пытаясь, подражать их походке. Теперь ему пришлось на себе убедиться, что это не так легко, как кажется. Но в конце концов после того, как двуногие повозились, с ним подольше, он убедился, что вполне может стоять прямо. Только нельзя сказать, чтоб это ему нравилось.

Теперь его нос оказался на таком расстоянии от земли, что он ничего не мог почуять. Он не учуял бы сейчас даже кролика. Даже если бы кролик пробежал совсем рядом, подумал он с неожиданной жалостью к самому себе, я бы просто не смог его почуять, а если бы даже и почуял, то не смог бы догнать. Теперь от меня запросто удерет даже самый жирный и неуклюжий кролик, ведь не может же волк бежать за ним на задних ногах?

Они проделывали с ним еще много разных штук в этом новом большом зоопарке. И скоро он убедился, что, как бы ни были ему противны эти штучки, лучше их выполнять, все равно у двуногих есть масса методов, чтобы заставить его подчиняться. Правда, он так и не понял, зачем им нужно, чтоб он обтягивал ноги мешающей одеждой, или ходил на задних лапах, или проделывал другие глупости, которые они для него придумывали. Но раз они так хотят, что ж, он будет валять дурака. Со временем он даже научился немного лаять по-ихнему. Он мог пролаять: «Привет!», «Я голоден» и даже, после месяца стараний: «Почему я не могу вернуться в зоопарк?»

И получил обескураживающий ответ: «Потому что ты человек».

Да, во многом ему пришлось усомниться с того кошмарного утра, но в одном он не сомневался никогда — он был волком.

И некоторые люди тоже признавали это.