Фата-моргана любви с оркестром

Когда они доиграли уанстеп, Бельо Сандалио сгреб ее в охапку и поднял в воздух, покрывая все лицо поцелуями. Он и вправду поражался тому, что эта сверхъестественная фемина способна извлечь из инструмента.

— Воистину, за фортепиано ты — просто чистокровная верховая! — сказал он.

Потом он рассказал ей про Фердинанда Джозефа Ла-Мента, пианиста, более известного в мире классического джаза под именем Джелли Ролл Мортон[17]. Он где-то читал, что тот склонен к фиглярству и помпе — даже провозгласил себя изобретателем джаза, — но за роялем — гений. «Он бы тебя покорил», — сказал Бельо Сандалио. И тут же признался, что в одном из захудалых пансионов, в которых приходилось ему живать в последние годы, он забыл единственную пластинку Мортона, что смог раздобыть, — блестящее соло на рояле, истинный бриллиант. Та же участь постигала его джазовые журналы — постепенно они терялись в бесконечных каморках.

После, под прелюдии и ноктюрны, они долго целовались и говорили про свою жизнь. Под конец вечера, ослепнув от счастья, почти лишившись рассудка от страсти, сеньорита Голондрина дель Росарио отдалась ему на мягком бледно-розовом ковре в маленьком зале клуба. Когда Бельо Сандалио ушел, она сама поразилась, на какие сумасшедшие выходки способна ради любви. «Чем больше страсти, тем меньше чести», — слышала она где-то. Она сравнивала себя с золотистой бабочкой, исступленно бросающейся в обжигающий круг света.

В среду «Голос пампы» напечатал первое подтверждение поездки президента по северу страны. Приезд в Пампа-Уньон намечался на следующую среду, седьмое августа. В той же статье говорилось о готовящемся для вручения главе государства документе, прошении, касавшемся самых насущных нужд города. «Мы совершенно убеждены, — писали в газете, — что Президент Чили незнаком с огромными трудностями, с которыми сталкивается не только отдельное селение Пампа-Уньон, но и каждый честный трудящийся отечественной селитряной промышленности». Завершалась статья патриотическим призывом, обращенным ко всем благонамеренным обитателям города и ближайших приисков: должным образом принять президента.

В тот же вечер аптекарь прервал репетицию оркестра: музыкантов срочно вызвали в клуб. Там, с рулеткой в руке, карандашом за ухом и треугольным серьезным лицом, будто у филина при монокле, их поджидал один из лучших портных и закройщиков в городе. Каждому пошьют форму по мерке. Форму, достойную такого случая. Не встречать же президента в наряде Телефонного Психа, сказал аптекарь, имея в виду городского сумасшедшего, который, вооружившись клаксоном и телефонной трубкой, разгуливал по улицам и то разговаривал с президентом Соединенных Штатов, то выяснял в Сантьяго расписание поездов, а то громогласно обсуждал с Лондоном курс фунта стерлингов.

Вернувшись в Гильдию извозчиков, музыканты спорили, стоит ли продолжать репетицию, и тут в дверях показалась неряшливая дряхлая юродивая. У старушки были бегающие испитые глазенки, а за каждым ухом ютилось по приклеенному слюной хабарику. Разыскивала она Беса с Барабаном. У его жены роды начались, и все женщины из доходного дома, старушка в том числе, считают, что он, «отрезанный ломоть», должен находиться подле нее. Канталисио дель Кармен в ту минуту отлучился в уборную.

Музыканты, узнав новость, более не спорили и объявили конец репетиции. Корнеты и тромбон без промедления отчалили «пролудить горло», Эральдино Лумбрера, витиевато изъясняясь, дал понять, что кобылка ждет его не дождется, как обычно, зачехлил трубу и тоже был таков. Бельо Сандалио со товарищи, зубоскаля над плутоватым трубачом («Конфетка Леденистая», прозвал его старый барабанщик), собрались проводить Канталисио дель Кармена до дому.

Когда они прибыли к месту событий, среди соседок царило большое оживление. В комнате барабанщика три старухи готовили роженицу. С минуты на минуту ждали донью Чаро, повитуху по прозвищу «Аистушка». Канталисио дель Кармен принялся успокаивать жену, которая извивалась, стонала и кусала губы, а снаружи его друзья, рассевшись на корточках вроде игроков в мяч курили, как оголтелые, не то чтобы от волнения за исход родов, а, скорее, чтобы заглушить невыносимую вонь козла, скачущего на привязи у курятника.

Прибытие доньи Чаро вызвало вздох облегчения у всех собравшихся во дворе кумушек. Повитуха, костлявая старушка с длинными подвижными руками и властным выражением сморщенного лица, первым делом оценила обстановку и выставила за дверь Канталисио дель Кармена.

— Когда женщина рожает, из скотины нельзя впускать только мужа, — сказала она.