Fatal amour. Искупление и покаяние

Повернувшись к Марье спиной, княгиня Урусова спустилась по лестнице в темнеющий парк. Свет из окон позволял видеть тонкую фигурку в ярко-синем платье, бредущую мимо фонтана. Заметив высокий мужской силуэт, появившийся рядом с княгиней, Марья грустно улыбнулась, распознав в мужчине супруга Софи.　

После этой встречи ей было уже не до веселья. Всё, чего она желала, так это остаться наедине с Андреем. Шагнув в ярко-освещённый зал, она тотчас увидела его среди гостей. Ефимовский, беседуя с теми, кто его окружал, с видимым беспокойством осматривал залу и, заметив ту, которую искал, тотчас извинился перед собеседниками, устремляясь навстречу жене.　

— Я хочу уйти, — прошептала ему Марья, едва его губы коснулись её щеки.　

Андрей молча кивнул и увлёк её к выходу. Проведя новоиспечённую графиню через анфиладу комнат, он остановился у белых двустворчатых дверей, украшенных позолотой.　

— Я оставлю тебя ненадолго, Mon ange, — он открыл перед Марьей обе створки. — Мне надобно распорядиться, дабы уложили багаж, а после я вернусь, — с этими словами он склонился к ней, целуя обнажившееся плечо.　

Невзирая на усталость и тревоги минувшего дня, молодая графиня намеревалась дождаться возвращения супруга, но, сколько не пыталась прогнать сон, что настойчиво увлекал её в объятья Морфея, одолеть его не смогла. Вернувшись в спальню, Андрей не стал будить жену. Погасив свечи, он лёг рядом, обнял тонкий стан и улыбнулся, когда Марья, устраиваясь удобнее, положила голову ему на грудь, как делала каждую ночь, что он оставался с ней в Ракитино. — 'Господи, ежели ты решишь покарать меня за обман, пусть кара твоя никогда её не коснётся", — он прижался губами к чуть влажному виску Мари.　

Эпилог

Осень 1857 г. Усадьба графа Ефимовского "Веденское"

Тёплый сентябрьский день клонился к вечеру. Из открытого настежь окна потянуло прохладой. Седовласый мужчина весьма преклонных лет зябко поёжился и бросил быстрый взгляд на колышущуюся под лёгким движением воздуха кисейную занавеску. Перехватив его взгляд, граф Ефимовский поднялся из-за стола и закрыл окно, после чего вернулся к чтению письма.　

— Где же девочка? — Обратился граф к старику, сгорбившемуся в кресле у стола.　

— Вы же понимаете, Андрей Петрович, что я не мог привезти её сюда вот так сразу, ничего вам не сообщив. Она осталась в Москве у моих хороших друзей, — ответил Хоффманн.　

— Да, я понимаю, — Ефимовский сжал ладонями виски и вздохнул. — Запутанная история.　

— Так могу я положиться на вас? — Осведомился Генрих Карлович. — Исполните ли вы его последнюю просьбу?　

— Безусловно, — Андрей поднялся со стула и прошёлся по комнате, пытаясь скрыть охватившее его волнение. — И всё же! Это невероятно!　

— Иногда случаются вещи, которые материальная наука объяснить не в силах, — Хоффманн пожал плечами.　

— Впрочем, Николай Васильевич просил передать вам его дневники. Надеюсь, в них вы найдёте ответы на все ваши вопросы.　

— Вы правы, Генрих Карлович. Во всём есть Божий промысел. Надеюсь, вы не откажетесь воспользоваться моим гостеприимством? — Задумчиво ответил Ефимовский.　

— Не хотелось бы стеснять вас, Андрей Петрович.

— Вы нисколько нас не стесните. К тому же надобно будет рассказать обо всём Марье Филипповне, а лучше вас этого никто не сделает. За mademoiselle Кшесинскую не тревожьтесь. Я завтра же пошлю за ней, — заверил он Хоффманна.　

— Благодарю и принимаю ваше приглашение, — Хоффманн слегка наклонил голову в знак признательности.　

Ефимовский нетерпеливо встряхнул колокольчик и, едва на пороге кабинета появился лакей, распорядился приготовить комнаты для нежданного гостя.　

За ужином Генрих Карлович имел возможность удовлетворить своё любопытство и рассмотреть всё многочисленное семейство. Красота Марьи Филипповны по причине прожитых лет и многодетного материнства несколько поблекла, но она всё ещё оставалась весьма привлекательной особой. Воспитаннику графа молодому князю Куташеву уже исполнилось двадцать два года. Это был высокий и очень красивый молодой человек, унаследовавший больше черты матери, нежели покойного родителя. Так считали все, кто его видел. Однако внимательный наблюдатель мог бы заметить, что Михаил Николаевич куда больше походит на своего приёмного отца, чем на маменьку.　

Напротив молодого князя за столом расположился сын графа, юноша восемнадцати лет отроду. Светловолосый и голубоглазый, он являл собой точную копию своей матери, графини Ефимовской. Две прелестные барышни пятнадцати и тринадцати лет занимали место за противоположным от старого доктора концом стола. Обе темноволосые и синеглазые, как их отец, девушки в недалёком будущем обещали стать настоящими красавицами.