Фатальное колесо

— Мариночка! — теперь Лариса Викторовна свободной рукой тормознула председателя школьной пионерской дружины, миловидную толстушку с огромным пионерским галстуком на шикарной груди соответствующего размера, — сходи, милая, в 1-«А», передай Валентине Афанасьевне, что Караваев у меня, пусть не волнуется, я скоро зайду…

«Почему „Я“ зайду? Почему не „Мы“ вернемся?», — подумал я.

Становилось интересно. Меня что, уже куда-то пристроили?

Вот и кабинет директора. Я, почему то так и думал.

— Можно, Вера Семеновна? — Лариса Викторовна без стука открыла дверь.

Значит, ждали.

— Проходи, Витя, не бо…, — осеклась, — Проходи.

— Проходи, Караваев, проходи, — подхватила директор.

Мантру, что ли они наговаривают? Или зубы заговаривают? Это еще посмотрим, кто здесь кого боится.

Лариса Викторовна заходить не стала, осторожно закрыла дверь за моей спиной.

В кабинете директора был посетитель. Кроме меня, разумеется. Пухленький дядечка средних лет в серых штанах, бирюзовой рубашке без галстука и в летних полотняных туфлях легкомысленного голубого цвета. Он сидел справа от директора, на одном из поставленных в ряд у стены мягких стульев. Внимательно разглядывал меня, лучась доброжелательностью и счастьем.

Вера Семеновна вопреки своей комплекции мотыльком выпорхнула из своего директорского кресла и отодвинула один из стульев у совещательного стола.

— Садись, Витя. Нет, подожди, давай сначала снимем ранец. Садись, не стесняйся.

«Чего они все дергаются?» — мелькнуло в голове.

Хотя… Чего тут не ясного?

Я сел. Руки как положено по-школьному сложил на столе. Спину выпрямил, подбородок приподнял — хоть картину пиши. «Образцовый первоклассник» называется.

Дядечка полюбовался на меня с чуть заметной улыбкой, удовлетворенно кивнул и потянулся за папкой, которая лежала на стульях рядом. Покопавшись, достал какую-то газету и, ловко соскочив со стула, расправил ее на столе передо мной, не забыв перевернуть текстом в нужную сторону.

Так, вчерашняя «Правда». Старая добрая «Правда», два ордена Ленина слева, «Пролетарии всех стран соединяйтесь», «Газета основана…», «Орган Центрального Комитета…», номер, дата, «Цена 3 коп».

Я хрюкнул.

— Что, Витя? — дядечка оживился.

Я показал пальцем на муравья, присохшего в левом верхнем углу газеты. Дядечка поморщился.

— Вот здесь, прочитай, пожалуйста, — он ткнул пальцем-сарделькой в заголовок передовицы.

Я с шумом втянул воздух и начал представление:

— За-а Я-я Вы Ле-е Ни-и Е, — шумный вдох, — Со-о Вет Ско-о Го-о.

Дядечка недоуменно посмотрел на директора. У Веры Семеновны кровь медленно отливала от застывшего лица. Глаза начинали превращиться в две зловещие щелочки — известная примета! Всей школе, между прочим.

— Караваев!

— Пра-а Ви-и…

— Вы ничего не напутали, Вера Семеновна?

Шлепок ладони по директорскому столу. Звякнула ни в чем не повинная чернильница.

— Караваев! Хватит валять дурака!

— Те-ель Ства! — бодро закончил я, — Фу-у!

Разве что пот рукой со лба не вытер.

Поднял глаза на пухлое создание в голубой рубашке.

Ну, вот — лживого доброжелательства как не бывало. Растерянность, задумчивость, досада, какие-то догадки, предположения, оцепенение, опять растерянность — как в калейдоскопе. Что угодно, только не слащавое благодушие.

Теперь можно и пообщаться.

— Я готов говорить с Вами, — медленно с расстановкой произношу и с удовольствием наблюдаю, как лживый мужичок слегка вздрагивает, — Только, один на один. Без посторонних.

В его глазах мелькает страх. Будто присохший к газете муравей заговорил человеческим голосом. Да, с выдержкой у вас, товарищ не все в порядке.

Мы синхронно переводим взгляд на Веру Семеновну.

Соляной столп!

Красивая все-таки женщина. Величавая русская красота. Даже в оцепенении прекрасна. Она вдруг с шумом отодвигает кресло, встает и решительно выходит из кабинета. Без особого приглашения.

Вот так. Я поворачиваюсь к мужику:

— Вы не представились.

Он судорожно сглатывает.

— Мои данные Вам известны. Мне Ваши — нет. Я слушаю.

— Стар… К-х… К-х! — ну откашляйся, откашляйся, прочисть горлышко, — Старший оперуполномоченный Комитета Государственной безопасности СССР капитан Гришко Степан Андреевич.

Не фига себе, «старший», какая честь!

— Степан Андреевич, присядьте.

Да что он на меня вылупился, как на говорящую мартышку? Хотя, понять его можно. Глазами видит малявку-первоклассника. А ушами слышит что-то невообразимое. Наверное, мало кто из ныне живущих с ним так разговаривает.

— Вам удобнее общаться стоя?

Плюхнулся на стул напротив, пружины жалобно скрипнули.

— Так вот, товарищ капитан государственной безопасности, — специально называю его старинным званием времен Великой Отечественной, — я готов сообщить о каналах связи, по которым мне стала доступна информация о событиях в Чили. Вас ведь это интересует? — я похлопываю рукой по газетной передовице, — Вот только прежде мне необходимо встретиться с Вашим руководством. Негласно. Предлагаю продолжить беседу на улице Ленина. Непосредственно в вашей конторе.

Откидываюсь на стуле, складываю руки на груди и пристально смотрю ему в глаза.

— Только пешком я туда не пойду. Ребенок, знаете ли…

* * *