Нужно срочно менять тему, а то сейчас опять заставит «волну изображать» на татами, творение свое хореографическое исполнять.
– Так они точно больше не звонили? Французы?
– Не‑а…
Вжик!
– А ты вольное…
– Ирин! Не так я спросил. Понятно, что не звонили. Имеется в виду – еще дергались хоть? Мол, где тут телефон? Или «позвонить дайте»?
– Да нет же! Ты лучше…
– Подожди! А вы фотки у них проверили? Они щелкали всю дорогу!
– Обидеть хочешь? Конечно, проверили. Ничего особенного. Дома, деревья, клумбы. Достопримечательности всякие. Бухту не фотографировали. Корабли тем более.
Вжик!
Подожди‑подожди, «вжик». Что‑то тут напрашивается… очевидное… на поверхности что‑то…
– Постой, Ирина! Какие дома? Какие клумбы‑деревья? Они же девок всю дорогу снимали! Без остановки. Еще и харчами перебирали, насколько я заметил. Не абы кого…
Ирина искоса глянула в мою сторону. Скептически, как я понял. Потом крутанулась на месте, якобы неловко взмахнув руками, мол, оступилась.
Вж‑вжик! Дуплетом! С двух рук, по‑македонски. Рисовщица. Одна звездочка, кстати, ушла «в молоко».
– Косая, – приговорил я ее, – к тому что еще и глухая. Ты слышала, что французы вас обули?
– Ерунда какая‑то, – уселась наконец она рядом. – Всех после города проверили, с полным досмотром. Кассета с пленкой была только одна. Проявляли в нашей лаборатории. Не было больше кассет! И контактов нештатных не было. Разве что когда ты в порт бегал… да ерунда. Что за страсти такие шпионские с фотографиями баб, пусть даже и наших, советских?
Я ухмыльнулся.
Чувствуете? Легкая такая патина цинизма. С таким слабо идеологически выдержанным душком. Моя школа! Я вас разучу строем ходить…
– Ерунда не ерунда, а пленку они захамылили. И это очень интересно. Хотя Козет опять скажет – «домыслы все ваши», «где доказательства?» и «делать вам нечего».
– Может, и захамылили. Правда, я себе даже и не представляю, каким образом. Закладка? Передача? Посылка? Как? У них тут что – французский резидент «заморожен»? Не крутовато ли для получения десятка‑другого снимков смазливых мордашек?
Я почесал в затылке. Белиберда какая‑то выходит.
– Кому‑то они эту пленку передали. Слушай, Ирин, а этих установили – студенток из медучилища?
– А с чего ты взял, что это были медички?
– А то нет. Дерюгинок издалека видно.
– Дерюгинок?
– Ну да… Медучилище имени Жени Дерюгиной, медсестры военной… Или… А! Так, наверное, еще не присвоили ее имя… это я опять вперед паровоза…
– У нас есть улица Дерюгиной.
– Ты мне это расскажи! Эта улица вообще‑то на Матюхе, за старым еврейским кладбищем. Там, кстати, Исаков живет недалеко…
Я встал из‑за столика с недоеденными яствами и подошел к окну.
Вон оно, пресловутое медучилище – на набережной Корнилова, как на ладошке. Напротив детского открытого бассейна, где в наши дни будет дельфинарий.
Скажу честно, меня всегда это восхищало в нашем городе. Пустяк вроде, но для студентов и разных других учащихся почему‑то традиционно распределялись самые крутые и престижные здания. Нет, правда: медучилище – на Корнилова, через бульвар напротив – музыкальная школа, технарь судостроительный – на площади Нахимова. В самом центре! Помню, скучая на лекциях по сопромату, я вальяжно разглядывал в окошко легендарную Графскую пристань. А слушая историка в аудитории на третьем этаже, наблюдал, как пионеры с неописуемой важностью стоят на посту у Вечного огня. Не шевельнутся! Учиться было некогда в таком прошлом… точнее – в будущем… ну да это старая песня…
Самое смешное, что технарь был «изгнан» из своего родного здания на улице Гоголя своим «старшим братом» – Приборостроительным институтом. Где‑то в пятидесятом году, если я хорошо запомнил историю родной «бурсы». По престижным соображениям, между прочим! Только не так, как вам кажется, – оказывается, на Гоголя было престижнее! Вид на Исторический бульвар, Панорама видна, если на горку приподняться за учебные корпуса, да и здание побольше. Вот так! Именно в таком здании должны учиться будущие советские инженеры. А вас, черную кость, будущих механиков да технологов – да хотя бы на Нахимова. В старинное здание в стиле Ренессанса. На самом кончике центрального городского мыса. Хорошо жили!
А в восьмидесятых начался обратный, центробежный процесс. И полетели студенты за город, в учебные городки и новомодные корпуса. И в престижные архитектурно‑изысканные здания забрались чиновники той поры. Хорошо это или плохо, не берусь судить. Да и будет это лет через десять.
А сейчас…
– А знаешь, Ирин, что в этом домике, где сейчас медучилище, глянь, его видно у нас из окна, лет эдак семь назад находилось родильное отделение. Городское. Угадай, кто там родился?
– Не может быть! Стой‑стой! Не подсказывай, дай угадаю! Да что там угадывать, там же весь фасад мемориальными досками обвешан, с барельефами… и в профиль, и анфас, и со стороны темечка…
Кто же меня за язык‑то дергал?
– …А ты не помнишь, через какое окошко в первый раз на мир посмотрел? Ленточек хочу повесить… погуще… и бантиков на раму, чтобы каждый проходящий…