Фатерлянд

Ким Хван Мок снилось, что она спускается по дороге неподалеку от ее родной деревни. Все вокруг было покрыто снегом, и в наступивших сумерках нужно было следить за каждым своим шагом. Сзади приближался большой черный автомобиль. Интересно, что может делать здесь такая красивая машина? Какой-то частью своего существа Ким понимала, что все это ей снится. Из-за света фар она не могла разглядеть лиц водителя и пассажиров.

Машина, похоже, японского производства, сбавила ход, чтобы объехать ее, а потом остановилась — вероятно, кто-то из сидящих в салоне хотел поговорить с ней. Ким слышит голос, но не может разобрать слов. «Что вы сказали?» — спрашивает она по-японски, но тут же догадывается: кролики! Ей нужно изловить как минимум трех кроликов и принести шкурки в школу. И она должна обязательно это задание выполнить, так как мясо достанется ей.

Ким поворачивает голову по направлению к горам — автомобильные фары указывают ей путь. В руках у нее проволочные силки с петлей спереди, эти силки смастерил один из ее старших братьев. На вершине холма хорошо виден дом, где она родилась. Ким смотрит себе под ноги и понимает, что она босая. Так что ей придется зайти домой и надеть туфли, иначе путь в горы заказан. Она входит внутрь, ощущая под ногами глиняный пол, и видит, что вся семья выстроилась в ряд и ждет. Среди родных — вернувшиеся с военной службы старшие братья. Ким спрашивает, не видел ли кто ее туфель, но все молчат. От теплого пола ондоль[29] исходит запах горящих сосновых веток. Вместе со всеми должен быть и ее отец, но Ким его почему-то не видит. «Наверное, ушел куда-то», — думает она, но сразу же вспоминает, что отец не так давно умер.

Наконец Ким находит свои туфли, но оба башмака только на правую ногу. Вдруг до нее доносится голос:

— Быстрее! Быстрее!

Ким понимает, что голос принадлежит человеку из автомобиля. Он появляется из-за спины ее матери, проскальзывает мимо и выбегает во тьму с криком:

— Быстрее! Быстрее!

Ким Хван Мок проснулась раньше обычного, в половине шестого утра. Сердце бешено колотилось. Она чувствовала, что в ее жизни произошло какое-то важное событие и ей необходимо куда-то немедленно идти. Никогда раньше такого с ней не случалось, и она была совершенно сбита с толку. Раньше Ким почти никогда не видела снов или же забывала их в момент пробуждения. Даже дома, не говоря уж про армию, ей редко удавалось поспать больше четырех часов подряд. Она засыпала, едва успев коснуться головой подушки, и выпрыгивала из постели незамедлительно после пробуждения. У Ким просто не было времени на сны… И все же последние три ночи они ей снились. И каждый раз во снах к ней приходил один и тот же человек — японец. В первом сне он ничего не говорил, на следующую ночь он попытался что-то сказать ей, и вот теперь она поняла — надо торопиться. Его голос был не резким, не мягким. Но он звучал требовательно. Но у Ким не было обуви. Где же она оставила свои башмаки?

— Быстрее! — говорил ей японец. — Плюньте, что они на одну ногу! Пусть это даже чужие башмаки. Идите же скорее!

Ким поняла, что если не успеет догнать этого странного мужчину, то больше никогда не увидит его. Она бросилась за ним босиком — и в тот же момент проснулась.

Лежа на кровати, Ким обдумывала новое, доселе незнакомое ей чувство: смесь грусти и радости одновременно. Это было похоже на смешивание двух разных красок, в результате чего получается новый цвет. Раньше с ней ничего подобного не случалось, да и не было никого, кому можно было рассказать о таком. Кому она могла бы признаться, что вот уже три ночи подряд ей снится мужчина-японец, о котором она не может не думать, — будь то перед сном или даже днем. Свернувшись под одеялом, Ким Хван Мок никак не могла найти ответа, чем же так обаял ее этот человек. И на это утро ответа не было…

Ее три соседки по койкам — Ли Кви Ху, Ким Сон И и Ли Ги Ён все еще спали. Осторожно, чтобы не разбудить их, Ким выпуталась из одеяла, слезла с постели, тихонько оделась и пошла умываться. Утром девятого числа столовая и спальные комнаты офицеров были перемещены на первый этаж отеля, равно как и командный центр. Мужчины спали в большом банкетном зале, который по совместительству служил и столовой, а женщинам отвели для сна один из пяти хорошо обставленных малых банкетных залов под названием «Клен». Прямо напротив «Клена» размещался штаб, или командный центр, чрезвычайно напоминавший Музей революции в Пхеньяне благодаря малиновому ковру и шести огромным хрустальным люстрам.