Фатерлянд

— Ну-ну, что же вы… Укрепитесь духом. — Он обвел всех взором и продолжил: — В тысяча восемьсот пятьдесят третьем году крестьянин по имени Ха Ни Га из провинции Хамгёндо ушел в Россию, перейдя реку Туманган. Это был первый корейский эмигрант, которому удалось выжить в суровом климате и преодолеть множество невзгод. Его революционная попытка вдохновила последователей, основавших корейские поселения вдали от Родины. Многие патриоты, спасаясь от гнета японского империализма, бежали за Туманган. Их обвиняли в предательстве и называли шпионами, но они не теряли духа и оставались верны идеалам. Как вы знаете, сейчас они почитаются у нас как провозвестники Революции. Что же, теперь наша очередь. Ради мира и безопасности Отчизны, заклейменные позорным именем бунтовщиков, мы будем стойко переносить выпавшие на нашу долю испытания. Долой сожаления! Только принеся себя в жертву, мы можем добиться счастья для нашего народа! Только так обычный человек может стать героем!

Ли еще раз провела платком по глазам, а затем низко поклонилась командиру. Нахмурив брови, Хан заметил:

— Не стоит расходовать боевой дух на бесполезные слезы.

Ким Хак Су подумал, что с таким командиром решимость ни одного из бойцов не поколеблется. Воспользовавшись паузой, он уточнил, как правильно переключать каналы связи в рации, и Ли, успевшая прийти в себя, детально проинформировала его — она была экспертом в таких вопросах.

Чо Сон спросил, когда применять гранатометы.

— Стрелять только по превосходящим силам полиции, — ответил Хан. — Или если потребуется продемонстрировать серьезность наших намерений во время захвата стадиона.

Солнце лизало водную гладь, оставляя оранжевые следы. Фукуока, огромный муравейник, из окна выглядела игрушечным городом, по улицам которого сновали крохотные автомобили-модельки. Вид был потрясающий, но у Кима восхищение быстро улетучилось. Глядя в окно, он размышлял об убитых крестьянах. В глубине души ворочалось что-то непонятное, но что именно — он не мог определить. Отвернувшись от окна, он увидел рядом с собой Хана.

— Товарищ Ким, о чем вы задумались? — спросил тот, хлопнув его по плечу. — Вы чем-то обеспокоены, как я вижу. Что случилось?

— Да не то чтобы обеспокоен… Просто не могу отвязаться от одной мысли.

— Расскажите мне. Лучше облегчить душу сейчас. Потом, по рации, это будет труднее.

— Я все думаю о тех продавцах папайи. Я не очень хорошо умею излагать свои мысли, но все же… Дело в том, что, когда Чхве воткнул пальцы в глаза того парня, другой, постарше, даже не шелохнулся, чтобы помешать. А потом, когда я разозлился на коридорного, тот вел себя, словно побитый пес, и всё извинялся.

Хан сказал, что в этом нет ничего необычного. Сильно напуганные люди не способны осознавать происходящее. Ким как будто бы согласился с ним, но все же… В тот момент, когда пальцы Чхве вонзились в глазницы парня, Ким заметил, как из тела его отца вылетела душа, оставив пустую оболочку. В следующую секунду он сам могучим ударом сокрушил челюсть пожилого мужчины, удивившись тому, как легко она сломалась. Не так-то просто на самом деле сломать кость, но мужчина, на чьих глазах был убит его сын, казалось, уже примирился с неизбежной смертью, не примирился — фактически умер до ее наступления.

Ким, хорошо владевший кёксульдо, умел убивать. Первой его жертвой стал один политический, который содержался в концлагере. Вторым был южнокорейский лазутчик, правда, едва живой после пыток и допросов. Ни тот, ни другой не сдались просто так. Южанин, к примеру, сопротивлялся до конца. А вот смерть японского торговца фруктами так и осталась для Кима загадкой.

Хан стал зачитывать свое обращение. Форма была архаичная, хотя и вежливая.

— Достопочтенные дамы и господа! Доброго дня всем, кто собрался на этой арене! Меня зовут Хан Сон Чин. Я — командир повстанцев, ранее служивших в Силах специального назначения Народной армии КНДР…

Чхве поправил его, заметив, что логичнее будет сказать «доброго вечера», нежели «дня». Хан согласился и продолжил читать. Коммандос слушали, затаив дыхание, только Ким продолжал смотреть в окно. Солнце садилось, и холмы окутались золотой дымкой. Ребенком Ким думал, что каждый раз после заката солнце гибнет, а то, что он видит утром, — уже новое, только что родившееся светило. В этом бесконечном круговороте смерти и рождения Ким видел основы постоянства, неизменности мира. В Республике тоже все было постоянно и неизменно. Неизменным был образ японца как истинного монстра, хитрого и коварного врага. А на самом деле? Когда Ким убивал мужчину, он не думал, что лишает жизни живое существо, человека.

И какого черта этот старый хрыч даже не сопротивлялся?!

— Стадион Фукуоки ждет болельщиков! Сезон открывает матч между «Фукуока Софтбанк Хоукс» и «Морскими пехотинцами Чиба Лотте», — выкрикивала девушка, стоявшая рядом со стойкой регистрации отеля. Она вежливо поклонилась Хану и его команде. Ким, шедший последним, нес на плече тубус с гранатометом, в его рюкзаке лежали гранаты и два пистолета-пулемета «узи». Под курткой он спрятал пистолет.