Фату-Хива

Заглянув через низкую ограду, мы увидели черепа с оскаленными зубами. Будто страусовые яйца в инкубаторе, вплотную друг к другу лежало больше сотни черепов: одни - целые, побеленные лучами сильного солнца, другие рассыпавшиеся и позеленевшие от времени. Даже без специального циркуля было видно, что большинство черепов принадлежали длинноголовым, и признак этот подчас был еще ярче выражен, чем у европейцев. И все время поблизости мелькало лицо следившего за нами островитянина. Как и многие другие чистокровные полинезийцы, он смахивал скорее на арабо-семитский, чем на арийский тип.

Удивительное собрание черепов с разнообразными характеристиками явилось для меня первым практическим подтверждением принятой большинством ученых гипотезы, по которой до прихода европейцев в Полинезии обосновались люди разных расовых типов.

Самозванный сторож глядел на нас приветливо, кроме тех случаев, когда я поднимал с земли череп, чтобы лучше рассмотреть форму костей и зубы. Отцы и скорее всего деды нынешних островитян были погребены в долине на деревенском кладбище, основанном миссионерами полстолетия назад, но и здесь, на выжженной солнцем культовой площадке, тоже лежали их родичи, обезглавленные после смерти. Не знакомые нашему спутнику, дальние родичи, судя по тому, что он не мешал мне как угодно перекладывать черепа с места на место.

- Хотя шаманы выбрали эту сухую площадку, потому что здесь разложение шло медленнее, чем в сыром лесу, всем уцелевшим черепам грозила участь тех, которые уже истлели и рассыпались на зеленые осколки. Спасти бы хоть некоторые из них и сохранить для антропологических исследований... Но наблюдателю из деревни было неведомо, что существует физическая антропология. Зато и понятие о равенстве мужчины и женщины ему тоже было неведомо, в его глазах женщина была всего лишь вахина, существо, нужное для ведения хозяйства и продолжения рода, а мужчина - человек. Поэтому я оставил Лив с пустым мешком на площадке, а сам пошел дальше вверх по гребню. И молчаливый шпион зашагал за мной.

Когда мы вернулись на культовую площадку, Лив сидела в той же позе. Но я заметил, что мешок словно набит кокосовыми орехами.

Прежде чем уходить, мы осмотрели челюсти всех черепов на этом доевропейском кладбище, изучили также отдельные зубы, выпавшие из истлевших челюстей. Ни малейшего намека на кариес! Зубы некоторых стариков стерлись почти до корня - вероятно, из-за примеси песка в пище. Но кариеса не было.

Попади сюда череп нашего друга, пономаря Тиоти, его не стоило бы труда опознать. Невольно мы сопоставляли увиденное на старинном кладбище с тем, что наблюдали на Таити. В Папеэте, цивилизованный центр Французской Океании, каждый месяц заходило рейсовое судно, следующее из Европы в Нумеа. На берег сгружали муку и другое продовольствие. Излюбленным завтраком на Таити стал белый хлеб, размоченный в густом от рафинированного сахара кофе. Зубы таитян находились в ужасающем состоянии, у многих остались только черные пеньки. Совсем иную картину застали мы на уединенных атоллах Туамоту. Местные жители, как и прежде, обходились рыбой и кокосовыми орехами. Сахар здесь тоже употребляли, но не рафинированный. Старые и молодые жевали сахарный тростник, и зубы у них были жемчужные - совсем, как у черепов в нашем мешке.

Пришло время возвращаться. Солнце, как всегда в тропиках, быстро опускалось отвесно вниз, и тени заметно удлинились, когда мы подошли к деревне. Здесь молчаливый спутник отстал. Мы прошли почти всю деревню и приготовились нырнуть в чащу, когда нас окликнули из последней хижины.

- Хемаи те каикаи!

Голос принадлежал деревенской красавице Тахиапитиани. Согласно нашему самодельному словарику, ее призыв означал приглашение зайти и перекусить.

- Она просто так, - прошептал я, поправляя мешок на плече, чтобы не бросался в глаза. - Обыкновенная формула вежливости.

- Вене манжер! - повторила она, к нашему удивлению, на ломаном французском языке.

Кажется, всерьез зовет. Как быть? Во-первых, у нас мешок с черепами, во-вторых, в хижине Тахиапитиани недолго подхватить какую-нибудь заразу. Среди мужчин, сидевших на корточках перед дверью, нам бросился в глаза один с разбухшими от слоновой болезни ногами. А что еще нас подстерегает? Но отказаться - значит, обидеть. И мы подошли к дому.

Едва мы ступили на паэ-паэ - каменную платформу, служившую фундаментом бамбуковой хижины, - как нам стало ясно, что приглашение было всего лишь вежливой фразой вроде наших "здравствуйте" или "добрый вечер". Следовало ответить: "Спасибо, мы сыты!" - и шагать дальше.