Фауст

«Народная книга» по понятным причинам не отражает политики тех дней. Вместо этого нам показывают мага, на склоне лет наколдовавшего себе компанию прелестниц. Хотя, судя по «народной книге», Фауст должен был с самого начала вести разгульный образ жизни, с приближением срока договора он окончательно «впал в свинство и эпикурейство». Он приказал Мефистофелю доставить семь красивейших девиц, встретившихся им за время многочисленных путешествий. Согласно тексту P.F., Мефистофель в положенное время доставил «двух голландок, одну венгерку, одну англичанку, двух валлиек и одну франкийку». В «Вольфенбюттельской рукописи» вместо валлийки упоминается девушка из Швабии; кроме того, стоит сказать, что «франкийка» была привезена из Франконии, то есть из Германии, а не из Франции{388}. Должно быть, среди обширного гарема Фауст чувствовал себя не хуже Иоанна Лейденского: «Вот с этими-то прелестницами он и жил до самого своего конца»{389}. «Народная книга» о Фаусте датирует этот рассказ 20-м годом действия договора, что даёт нам 1534 год (согласно датам из голландского издания). Впрочем, к этим датам не стоит относиться слишком серьёзно.

К смертным грехам Фауста «народная книга» относила не только похоть, но и алчность. Неразвитость банковской системы того времени, доступной лишь для очень богатых или знатных особ, многие продолжали считать, что деньги следует зарывать в землю для лучшей сохранности. Подобно несчастливым искателям сокровищ из окрестностей Йены или слуге лейпцигского торговца Джона Георга Е., мечтавшего отыскать тайные богатства, многие наши современники тоже хотят сорвать куш и просаживают деньги в лотереях. Фауст из «народной книги» не избежал этой страсти. Он обратился к поиску зарытых в землю сокровищ на 21-й год договора, или, судя по датам из «народной книги», в 1536 году.

В «народной книге» Фауст возвращается в Виттенберг, чтобы тайком пробраться в развалины старой часовни, находившийся меньше чем в километре от города. Дьявол указал ему место. Едва начав копать, Фауст обнаружил «ярко сиявший» драгоценный клад, охраняемый «огромным и грозным змеем». Заколдовав змея, Фауст похитил сокровища. К своему огорчению, он обнаружил, что добыл из-под земли «только горящие уголья», да к тому же, копая, «слышал крики и видел многих мучеников ада». Не смутившись картиной грядущего проклятия, Фауст сохранил добычу и, когда вернулся в свою «нору», увидел, что горящие угли превратились в серебро и золото. Если верить «народной книге», после смерти Фауста его помощник Вагнер нашёл этот клад, стоивший около тысячи гульденов{390}.

Как видно, Фауст из «народной книги» не придавал большого значения мирским делам, а вместо этого был увлечён поиском сокровищ – и теми, кого «Вольфенбюттельская рукопись» называла его «бесовскими наложницами». В то же время реальный Фауст не мог оставаться в стороне от политических событий. Его пребывание на юго-западе Германии могло быть результатом неспокойной обстановки в Вюртемберге и ухудшения отношения к магу в Баварии, свидетельства которого мы наблюдаем сегодня в документах Ингольштадта, Нюрнберга и земли Саксония-Анхальт. К тому же этот регион мог стать опасным для мага из-за последствий выступления анабаптистов на севере. Для путешествия на значительное расстояние, Фауст мог воспользоваться водным путём от Батенбурга на реке Мёз (Маас) до Ликсхайма, заодно миновав бурлящий Вюртемберг. По Рейну он мог добраться до самого Базеля. Следуя этими маршрутами, Фауст мог быстро переместиться из Мюнстера, в окрестностях которого он находился в 1535 году, до того места, о котором упоминал Гаст, в течение всё того же 1535 года.

«Куманёк» дьявола

Небылицы о Фаусте проникли даже сквозь религиозный кокон, окружавший Лютера. Антоний Лаутербах оставил запись о разговоре, состоявшемся в 1537 году между Лютером и его сподвижниками.

Зашла речь об обманщиках и об искусстве магии, каким образом Сатана ослепляет людей. «Много говорилось о Фаусте, который называл черта своим куманьком и говаривал, что, если бы я, Мартин Лютер, протянул ему только руку, он бы меня сумел погубить. Но я не хотел его видеть и руку протянул бы ему во имя Господа, так что Бог был бы моим заступником»{391}.

В словах Лютера чувствуется вполне понятное опасение. Лютер полагал, что он может пострадать, если протянет руку Фаусту, что означало скорее не физический контакт, а некое соглашение. Признав это, Лютер немедленно переходит к утверждению, что он не боится протянуть Фаусту руку, а это означает, что он либо действительно боится Фауста, либо опасается, что его слова поймут в этом превратном смысле. Далее Лютер берёт другой курс, говоря, что протянул бы Фаусту руку во имя Господа потому, что Бог защитит его от любых поползновений со стороны Фауста вместе с силами Тьмы. Признав, что такие, как Фауст, обладают некоторой властью – в данном случае способностью «погубить», Лютер находит выход в утверждении, что заступничество Бога обладает гораздо большей силой.