Фаворит

– Неловко вас затруднять, сэр, – произнес он заискивающе. – Но может, вы согласились бы осмотреть ее? Мое дело – моторы, к лошадям я не имею никакого отношения, разве только иногда делаю на них ставку. А эти парни – совсем темный народ. Я не хочу получить от хозяина нагоняй за то, что не уследил за лошадьми.

– Ладно, посмотрю, – сказал я. – Но знаете, я не ветеринар, вот уж совсем не ветеринар.

Он улыбнулся с облегчением:

– Спасибо, сэр. Я думаю, вы хоть подскажете, не придется ли срочно искать ветеринара.

Я поставил машину на обочину рядом с фургоном. Дверь в задней стенке фургона открылась, и кто-то, наверное конюх, протянул руку, помогая мне влезть. Он ухватил меня за кисть.

И не отпускал.

Три человека ждали меня внутри фургона. Никаких лошадей, ни больных, ни здоровых, там не было. Через несколько мгновений – мои глаза еще не привыкли к сумеречному свету внутри фургона – я оказался прижатым спиной к крайнему столбу перегородки.

Фургон был разделен на три отсека с двумя перегородками между ними. В заднем отсеке во всю ширину было помещение для конюхов, которые обычно сопровождали лошадей.

Два человека держали меня за руки. Они стояли по обе стороны перегородки и тяжело наваливались мне на плечи. Столб перегородки был обит рогожей, как это всегда делают в фургонах для скаковых лошадей, чтобы лошади не навредили себе во время переезда. Рогожа щекотала мне шею.

Водитель вошел в фургон и закрыл за собой дверь. Его поведение, все еще неправдоподобно почтительное, носило теперь оттенок вполне заслуженного торжества. Он ловко поставил мне капкан.

– Очень жаль, что пришлось это сделать, сэр, – проговорил он все так же вежливо. В этой вежливости было что-то чудовищное.

– Если вам нужны деньги, – сказал я, – вам не повезло. Я не делал больших ставок, и на скачках день для меня выдался плохой. Боюсь, что вы хлопотали из-за жалких десяти фунтов.

– Нам не нужно ваших денег, сэр, – сказал он. – Хотя, если вы так хотите, мы заодно можем взять их. – И, все еще приятно улыбаясь, он залез в карман моей куртки и вытащил бумажник.

Я изо всех сил ударил его ногой по колену, но, прижатый спиной к перегородке, не смог сделать это так, как надо. Едва я шевельнулся, люди, державшие меня, больно заломили мне руки назад.

– На вашем месте, сэр, я бы не стал этого делать, – дружески посоветовал водитель, потирая колено. Он открыл мой бумажник, достал из него деньги, аккуратно сложил их и сунул в карман своей кожаной тужурки. Затем осмотрел остальное содержимое бумажника и, подойдя ко мне, положил его обратно мне в карман. Он криво улыбался.

Я стоял неподвижно.

– Ну, так-то лучше, – произнес он одобрительно.

– Что все это значит? – спросил я.

У меня мелькнула мысль, что они хотят потребовать за меня выкуп от моего заморского папаши-миллионера. Что-нибудь вроде: «Переведите телеграфом тысячу фунтов, или мы вернем вам сына по почте мелкими кусочками». Это означало бы, что они отлично знали, кто я такой, а не просто остановили наудачу первого попавшегося автомобилиста в красивой машине, чтобы его ограбить.

– Сами, поди, знаете, сэр, – сказал водитель.

– Понятия не имею.

– Меня просили передать вам одну вещь, мистер Йорк.

Выходит, он точно знал, с кем имеет дело. И он не мог это установить с помощью моего бумажника, где были только деньги, почтовые марки и чековая книжка на предъявителя. Один или два документа с моим именем находились в кармане с клапаном, но туда он не заглядывал.

– Почему вы решили, что моя фамилия Йорк? – спросил я, притворяясь удивленным и рассерженным. Но это не подействовало.

– Нам известно, сэр, что мистер Йорк поедет по этой дороге из Кемптон-Парка в Котсуолд-Хиллз примерно в четверть шестого в субботу в темно-синей машине марки «лотос-элита» с регистрационным номером КАБ восемьсот девяносто. Я должен поблагодарить вас, сэр, за то, что вы предоставили мне возможность так легко перехватить вас. Можно целый месяц ездить по этой дороге и не увидеть ни одной другой машины, как ваша. Мне было бы очень трудно заманить вас, если бы вы ехали, скажем, в «форде» или «остине». – Он все еще говорил дружеским тоном.

– Что вас просили передать? Я слушаю, – сказал я.

– Дела говорят громче, чем слова, – мягко заметил водитель.

Он подошел ко мне и расстегнул мою куртку, все время глядя мне прямо в глаза, явно провоцируя меня ударить его ногой. Я не пошевелился. Он развязал мне галстук, расстегнул воротник сорочки. Мы глядели в глаза друг другу. Я надеялся, что гляжу на него так же бесстрастно, как он на меня. Я перестал напрягать руки и дал им свободно повиснуть за спиной, после чего люди, державшие меня, тоже невольно ослабили свою хватку.

Водитель отступил и обернулся к четвертому человеку, который все время стоял молча, прислонившись к стене фургона.

– Ну вот теперь он твой, Сынок, – сказал водитель, – передай ему сообщение.

Сынок был молодым парнем с бакенбардами. Но я не всматривался ему в лицо, я смотрел на его руки.

У него был нож. Рукоятка лежала у него в ладони, и его пальцы только слегка сгибались, не сжимая ее. Так держат нож профессионалы.