Фаворит Александр Дмитриев-Мамонов; Путешествие в Тавриду (Браки Романовых)

Потемкин, превратив свою жизнь в беспрерывный праздник, все же успевал следить и за ходом военных действий и за положением дел в Петербурге. Он знал и о том, что партия Зубова пытается похоронить его "Греческий проект". Но, прекрасно осведомленный о всех интригах двора, знал и то, что именно теперь, - конечно же по поведению Екатерины, - возле одиннадцатилетнего Константина появилось особенно много прирожденных греков. И в ученье стали много времени уделять истории Греции и ее языку. Для бежавших от турок греков был в Петербурге открыт греческий Кадетский корпус, а в печати все сильнее звучала эллинская тема.

По всему было видно, что Екатерина решила восстановить православную империю Палеологов и соединить Второй Рим с Римом Третьим. "Греческий проект" Потемкина, несмотря на его кажущуюся фантастичность и нереальность, превращался в действительность, и собирал вокруг себя все большее число православных патриотов не только в России, но и на Балканах, где миллионы единоверных славян вот уже триста лет жили под мухаммеданским гнетом. Да и вокруг Светлейшего оказалось множество людей, которые понимали величие и судьбоносность его "Проекта" и готовы были пожертвовать жизнью ради претворения этого великого замысла в жизнь. И первым из них был Суворов.

В то время, когда Суворов одерживал одну победу за другой, не упуская из вида стратегическую цель войны - сокрушение Порты и освобождение Балкан, Потемкин все более превращался в законченного сластолюбца, чьи прихоти и капризы давно уже не знали предела.

Балы и праздники проходили у Потемкина два-три раза в неделю, а в те вечера, когда их не было, в интимных покоях Светлейшего появлялись новые соискательницы его ласк и бриллиантов.

Утомившись всем этим, пресытившись любовью, пирами, лестью и легкими победами, Потемкин сделался раздражительным сверх всякой меры, пребывал в беспрерывной меланхолии и ни в чем не находил покоя.

А меж тем война продолжалась. В конце августа - сентябре 1790 года молодой Черноморский флот под командованием Ф. Ф. Ушакова разбил неподалеку от острова Тендра большую турецкую эскадру.

В ноябре 1790 года русские войска осадили сильнейшую крепость Измаил и Потемкин, поколебавшись, 25 ноября все же склонился к штурму. Суворов прибыл под Измаил 1 декабря. В пять часов утра 11 декабря начался штурм. В тот же день Измаил, имевший сорокатысячный гарнизон, 265 орудий, несокрушимые бастионы и первоклассные укрепления, был взят тридцатитысячной армией Суворова.

В штурме Измаила принимал участие и Валериан Зубов. Командуя отрядом, он атаковал турецкую батарею, пробился к Килийским воротам и штыковым ударом опрокинул противника.

И вновь Потемкин послал его в Петербург с извещением о победе, за что Зубов получил чин бригадира и орден Георгия 4-го класса.

Когда же он был в Петербурге, здесь узнали о серьезной размолвке между Потемкиным и Суворовым, случившейся в конце декабря, когда победитель Измаила приехал в Яссы. Кажется, Потемкин, вопреки обычаю, на сей раз ревновал к чужому успеху, но не дал повода к тому, чтобы это заметили другие. Он приказал выстроить для встречи победителя триумфальные ворота, украсить город и подготовить праздничный фейерверк и артиллерийский салют.

К заставе были высланы нарочные, а по дороге к дворцу - махальщики, чтобы Светлейший знал о приезде, как только экипаж Суворова появится у въезда в город.

Однако Суворов въехал с другой стороны и не в экипаже, а в поповской телеге - долгуше, крытой рогожей. Упряжь на лошади была веревочной и на козлах сидел старик-кучер в овчинном, до пят, тулупе и войлочной молдаванской шляпе.

Потемкина известили, когда Суворов уже въезжал к нему во двор.

Переполошившийся Светлейший побежал встречать гостя. Крепко обняв его, Потемкин спросил:

- Чем же могу я, сердечно чтимый друг мой, Александр Васильевич, наградить вас за ваши великие заслуги?

На что Суворов ответил:

- Кроме Бога и государыни меня никто наградить не может.

Потемкин, молча повернулся и пошел в зал.

Там Суворов вручил ему рапорт о взятии Измаила и добавил:

- Мужайтесь, князь. Не придворные наветы - ваш гений. Надобно идти вперед, на Стамбул. И тогда история помянет вечным признанием ваши труды.

Потемкин молчал.

Суворов, не прощаясь, повернулся и пошел во двор.

Больше он с Потемкиным никогда не виделся.