Фаворит богов

   — Увы, но, похоже, люди решили превратить нас во врагов, настроив тебя против меня, — простонал Друз. — Мои внутренности словно обожжены! Мне тяжело глотать! Я умираю от человеческого коварства! Трудно, почти невозможно узнать, кто подбросил донос во дворец и кто отравил меня! Люди хитры! Люди опасны! Я расплачиваюсь за их зависть собственными страданиями!

   — О, я покараю тех, кто посмел отравить тебя! — вскричал Тиберий. — Я уничтожу их. Сеян найдёт виновников, я уверен в этом! И тогда я предам их таким мучениям, что они будут молить меня как можно быстрее осуществить казнь!

Прижавшись лбом к холодной руке Тиберия. Друз зажмурился:

   — Как ты посмел сомневаться во мне, pater?! Едва к тебе доставили этот подлый донос, ты должен был сразу же вызвать меня для беседы. Я не умею лицемерить! Я не люблю лгать! Ведь ты же знаешь меня! А ты не дал мне даже шанс оправдаться!

   — Да, я заблуждался, — ответил Тиберий. — И ненавижу себя за это заблуждение. Наши отношения всегда строились на доверии, а ты, в отличие от меня, не умеешь притворяться и лицемерить. Увы, за свою подозрительность я заплатил жизнью любимого сына.

   — Но в будущем люди, которые отравили меня, вполне могут отравить и тебя, — вдруг пробормотал Друз. — Ты должен усилить бдительность. Вокруг тебя — коварные враги, и у них имеется доступ во дворец. Люди, подбросившие донос, вероятно, стоят и за моим отравлением. Возможно, это рабы, которых подкупили твои влиятельные соперники. Будь начеку. Не хочу, чтобы и ты познал такие же страдания...

   — Я знаю страдания духовные, а они ещё тяжелее, нежели физические, — отозвался Тиберий и, зарыдав, уронил голову возле головы Друза.

Так они и лежали, заключив друг друга в объятия в последний раз. Тиберий знал, что сыну оставалось жить всего несколько дней или даже часов. Его переполняло отчаяние, он желал бы облегчить муки Друза. Но не знал, каким образом. Друз слабел и таял у него на глазах. Словно песок, что просачивается сквозь пальцы, исчезали жизненные силы в теле юноши.

Оставляя Друза глубокой ночью, Тиберий велел слугам сообщать ему каждую новость о состоянии здоровья наследника. Он уехал в свой дворец, ощущая в сердце самые жуткие предчувствия.

ГЛАВА 52

Друз мёртв. Это событие облетело страну, подобно урагану. У Рима нет наследника престола. Тиберий лишился единственного сына. Наступали суровые, страшные времена, когда никто не был защищён от подозрений, когда каждого, кто имел доступ во дворец, считали убийцей.

Узнав о гибели сына, Тиберий горько его оплакивал. Затем он уединился в своих покоях, не покидая их даже для того, чтобы посетить Сенат. В курии он больше не появлялся. Доступ в его покои имели лишь трое — Сеян, Ливия и Эварна.

От Сеяна он выслушивал вести, связанные с делами Империи, и настойчиво требовал найти виновников убийства.

Ливия и Эварна утешали Тиберия, и это у них неплохо получалось. Он любил их, но разной любовью, и поэтому ему доставляло радость находиться с ними обоими.

Даже с Ливией он стал менее холодным и отчуждённым. В первое время после смерти Друза он подозревал её в причастности к отравлению, но она сумела убедить его, что это неверное предположение. Ливия не могла иметь выгоды в расправе над Друзом — у неё было всего два внука, а Гемелл ещё не подрос. Клавдий не стремился править Римом из-за того, что его всецело влекла история и литература. Так что, пока Гемелл юн, единственным наследником оставался Друз.

   — А что же ты скажешь по поводу сыновей Германика? — вдруг спросил у неё Тиберий.

Их разговор происходил на террасе его покоев. Лишь Эварна и рабы слышали, о чём говорил сын со своей матерью.

   — Это серьёзные противники. Народ почитает Германика и благоволит к его сыновьям, — ответила Ливия. — К тому же до меня не раз доходили слухи о том, что Агриппина продолжает поносить тебя и грозится когда-нибудь возвести отпрысков на престол.

   — Итак, ты считаешь, что это Агриппина отравила Друза? — осведомился Тиберий.

   — Я ничего не знаю, но не могу исключить подобного поступка с её стороны, — угрюмо ответила Ливия.

Кесарь задумался. Устремив взор на Палатин, куда выходила его терраса, он сощурился от яркого блеска лучей на золотом изваянии Аполлона, украшавшего собой храм. Чуть в отдалении лежало здание библиотеки, возведённой Октавианом. В воздухе пахло цветами. Повсюду раздавались голоса, скрежет обозов, ржание лошадей, грохот строек... Город продолжал жить обычной жизнью, но в душах людей поселился страх перед тираном, в которого превратился Тиберий.

   — Я распоряжусь, чтобы Сеян взял под стражу двух старших сыновей Германика, — сказал он. — Что до Калигулы, то он ещё слишком юн и потому неопасен. Пусть живёт.

   — Агриппина своим негодованием способна разжечь в Риме мятеж, — заметила Ливия. — Её тоже нужно взять под стражу.

   — Если будет разжигать мятеж, я так и поступлю, — молвил кесарь. — Но сейчас я лишь выражу ей своё крайнее нерасположение. Приглашу её во дворец для беседы и сделаю так, что она впредь не посмеет появиться при дворе, чтобы не запятнать себя позором.