Фаворит и узник

Как только гости с Лубянки расселись в кабинете Верховного, Сталин после доведения фабулы дела до слушающих, недовольно и раздраженно пробурчал: «С бракоделами-сапожниками мы потом разберемся, а сейчас надо срочно решить, именно здесь, у меня, как бы мы могли, не расшаркиваясь перед нашими союзниками, достойно, умно и принципиально им ответить».

После этой головоломки в кабинете нависла тяжелая, давящая на психику и нервы тишина. Генералы, уткнувшись носами в зеленое сукно стола, думали: что ж такое придумать и сказать вождю? Быстро, предательски быстро, бежало время. На висках у каждого пульсировали сосудики, словно били миниатюрные метрономы. Вождь успел дважды пройтись по дорожке, вглядываясь в лица сидевших за приставным длинным столом руководителей госбезопасности. И вдруг от сидевшего с краю генерал-майора прозвучало робкое, спасительное для всех обращение:

— Разрешите, товарищ Сталин?

Стремительно поднялся высокого роста самый молодой генерал. Сталин резко повернулся к нему лицом. Его брови вздернулись вверх. Глаза приоткрылись. Наверное, он ожидал предложения в первую очередь от сидящих за столом больших руководителей.

— Говорите, мы вас слушаем, товарищ генерал. Представьтесь, пожалуйста.

— Генерал-майор Питовранов.

— Слушаю вас, таварищ Питовранов…

Именно после представления Сталин вспомнил, что с этой фамилией он уже встречался, причем с приятными воспоминаниями, а поэтому запомнил ее.

— Свои слова, конечно, я обращаю не к в вам, а как аргумент для американских оппонентов. Как известно, в конце 41-го немец стоял у ворот столицы. Мы могли чисто теоретически, из тактических соображений, предположить, что временно можем оставить Москву, как это сделал Кутузов, отступая вглубь России. Мы тоже на период оккупации подготовили противнику сюрпризы, понимая, что многие роскошные дома будут заняты высшими чинами вермахта и даже политической элитой Третьего рейха. Одни здания минировали, в других устанавливали технику слухового контроля — «жучки» только для того, чтобы наши подпольщики имели возможность получать важную, упреждающего характера информацию. Это канва нашего ответа…

Сталин посветлел лицом. Подошел поближе. Видно было, что генерал попал в точку.

— С канвой я согласен, а вот что должно быть вышито на этом полотне? Тут не до конца продумано. Почему же мы не сняли «жучки»?

Теперь все головы руководителей, как по команде, повернулись в сторону Евгения Петровича Питовранова.

— Не сняли, товарищ Сталин, потому что исполнители-технари давно ушли на фронт, на передовую — воевать с фрицами. За прошедшие три года некоторые погибли, другие до сих пор воют. Вот закончим войну и займемся демонтажем техники. А сейчас какие могут быть к нам претензии: устройства эти мы не использовали. Обратное же доказать американцы не смогут.

По лицу Сталина скользнула заметная теплая улыбка.

— Вы закончили? — он обратился к Евгению Петровичу.

— Так точно!

— Какие еще есть предложения?

Но многозвездные генералы молчали.

— Тогда все свободны, а вас, таварищ Меркулов, прошу остаться, — проговорил Сталин.

Меркулову опять с неохотой пришлось один на один общаться с хозяином главного кремлевского кабинета.

Сталин постоял, пока присутствующие покинули его кабинет, прошел к столу, зажег потухшую трубку и, исподлобья взглянув на Меркулова, заметил:

— Товарищ нарком, чем объяснить, что ваши подчиненные часто в подобных ситуациях отмалчиваются. Видно надеяться, что за них будет думать кто-то другой… помоложе, поэнергичнее, посмелее. Это опасно для вашей службы. Обсудите эту проблему вместе с ними.

На следующий день Молотов принимал посла США Гарримана. Состоялась беседа. Оба остались довольны встречей.

Инцидент был исчерпан.

Удовлетворенный встречей с американским послом Вячеслав Михайлович тут же позвонил Сталину…

В Узбекистан за опытом…

Успех создает мало друзей.

Люк де Вовенарг

Руководители НКВД и НКГБ — Лаврентий Берия и Всеволод Меркулов соответственно, остались довольны встречей с Верховным. Берия тоже торжествовал. Про себя он даже подумал: «Молодец Питовранов. Это я его откопал — мой выдвиженец, видать, понравился вождю. Уже несколько раз у Сталина он спасал реноме органов». Действительно, Питовранов ярко засветился у Сталина.

После Куйбышева, до образования МГБ СССР, Евгений Петрович некоторое время работал в аппарате НКГБ В.Н. Меркулова. Но на почве зависти инстинкт самосохранения подсказал Всеволоду Николаевичу наиболее правильное, опытом проверенное решение — подбодрить умного подчиненного, выразить в коллективе ему благодарность и выдвинуть на более высокую должность, но только подальше от Лубянки, а значит, и от себя. Он понимал: держать рядом умного подчиненного негоже. Управлять одним человеком иной раз труднее, чем всем коллективом. Только поэтому Меркулов посчитал, что все пальцы на его рунах указательные и указал перстом… на далекий от Лубянки Узбекистан. «Пусть там поварится, — рассуждал про себя нарком. — А что касается благодарности, то не так уж и редко я делаю поздравления».