Но все это великолепие меркло перед тем, что находилось напротив Александра, в каких-то десяти шагах от него. Это великолепие называлась императрица Елизавета Петровна и ее окружение. Августейшая особа сидела в просторном кресле. На государыни было нежно-голубое платье, которое подчеркивало ее пышную грудь. Лицо женщины имело приятную округлость и полненькие щечки, делавшие ее владелицу очень похожей на ее отца, Петра Первого. Пухленькие ручки покоились на подлокотниках кресла.
«Она действительно красива. Хотя ей уже пятьдесят два и о ботоксе и скальпеле пластического хирурга тогда даже не помышляли. А рост какой! Точно под сто восемьдесят сантиметров. Модельный рост. Вся в отца пошла. Никогда не скажешь, что она страдает от тяжелой болезни и умрет через полгода. Жаль. Неплохая была императрица», – Чернышев, чуть наклонив голову, украдкой, исподлобья рассматривал царственную особу.
– Стало быть, я делаю вывод, что Венера имеет знатную атмосферу, ничем не уступающую земной, а может и вяще[38]
ее, – Ломоносов, стоящий в метре впереди Чернышева закончил делать доклад и поклонился знатной публике.На площади повисла тишина. Саша пробежался глазами по российским вельможам. Лицо императрицы ничего не выражало. Было спокойно, скорее даже бесстрастно. По левую руку от Елизаветы Петровны сидел наследник престола Петр Федорович в красном камзоле. Несмотря на возраст, а в 1761 году цесаревичу было тридцать три года, его лицо было каким-то детским, без малейших признаков мужественности.
«В принципе, похож на своего великого деда. Те же бабьи пухлые щеки. Только у Петра Первого, несмотря на это, лицо было мужественным. А у этого скатилось до карикатурности. Я понимаю Екатерину. Рядом такие мужчины-красавцы, из которых мужское так и прет и такой хлюпик с целым комплексом детских фобий», – теперь Чернышев все так же украдкой рассматривал человека, которого должен был убить до подписания им мирного договора с Пруссией.
Петр Федорович откровенно скучал и даже не считал нужным скрывать этого. При последних словах Ломоносова он даже зевнул и, повернув голову вправо, лениво посмотрел на свою супругу.
А вот и Екатерина, которая через тридцать с лишним лет сумеет добавить к своему имени приставку Великая и в этом сравняется с Петром Первым. Перед Александром в кресле сидела миниатюрная женщина в пышном платье розового цвета.
«Ничего красивого в ней нет. Обычная баба с типично немецким вытянутым лицом. К тому же начавшим полнеть. И понятно, почему она западала на высоких крепких мужчин. В ней самой-то роста, дай Бог, чтобы метр пятьдесят пять был. Малорослик. Даже в восемнадцатом веке ее рост считался ниже среднего. Отсюда и наполеоновские амбиции. Чем ниже рост, тем сильнее жажда доказать всем дылдам, что сантиметры – это всего лишь сантиметры. Важно не расстояние головы до земли, а сама голова. Вот на этом надо сыграть. Надо тонко подыграть ее амбициям. Только так я смогу обойти ее любовника, Григория Орлова, – Чернышев взглядом быстро пробежался по людям, сидящим напротив него. Но не увидел офицера, о котором писали современники: „Он возвышался, как башня, над остальными офицерами-сослуживцами и легко мог побороть любого из них“. Зато в свите, во втором ряду кресел заметил женщину, которая, несомненно, была Елизаветой Воронцовой, фавориткой цесаревича Петра Федоровича. Александр вспомнил, что современники писали, что у нее смуглая кожа, что противоречило тогдашним канонам красоты. В восемнадцатом веке аристократки гнались за безупречной белизной лица и вовсю использовали белила, в состав которых было много… свинца. Конечно, такая косметика старила кожу. Но, во-первых, тогда этого не знали. Во-вторых, кого это волновало?! Тогда понятия возраста были совсем иными. Двадцать лет для женщин считался самый расцвет. В сорок – это уже старуха. Так что в восемнадцатом веке на амурные шалости женщине отводилось всего ничего – десять-пятнадцать лет. Так что белизны добивались любыми способами. Поэтому смуглое лицо молодой девушки среди других женских фарфоровых лиц резко выделялось.
„А что, довольно мила, оригинальна. Живой взгляд, который она, не скрываясь, часто бросает на своего любовника. Нет, она точно не широкорожа, с обрюзглым лицом, как писала о ней Екатерина в своих дневниках. Оно и понятно. Хоть супруг и нелюбим, но облить его любовницу грязью, это дело святое“, – Александр про себя хмыкнул.
Он еще раз скользнул взглядом по публике. Разодетые, в париках, на лицах женщин густой слой белил и румян. Эти люди были похожи на больших кукол. Сходство с ними добавлял и низкий рост, который имели многие фрейлины, да и мужчины тоже. Что вы хотите, восемнадцатый век. Об акселерации тогда и понятия не имели. Даже слово такого не было.
– Михайло Васильевич, ежели Венера окружена знатною атмосферою, стало быть, и на ней могу быть звери всякие, а может даже люди?
Вопрос задал вельможа с красивым, крупной лепки лицом, сидящий по левую руку от Елизаветы Петровны.