Фаворит. Сотник

В этот момент его душа, что говорится пела. Он уже не первый год знаком с великой княгиней. Было дело, пытался за ней ухаживать, и был отвергнут. Он был зол, и обижен, и буквально возненавидел эту женщину. Она же отвечала ему сдержанной холодностью.

Потом де Вержи увидел ее там, в ее доме, когда она рассерженная как фурия, обихаживала рану своего любовника. И именно в этот момент Гастон пропал. Ну или стал на тот путь, что вел его к пропасти. И как следствие возненавидел этого выскочку из Стрелецкой слободы, удостоившегося внимания этой чудесной женщины.

Ох с каким бы удовольствием Гастон вызвал бы Ивана и пронзил своей шпагой. Но… Он не унизит себя подобным поединком. Пусть стрельцы и не относились к черни, все же и дворянами они не были. Впрочем, главное даже не в этом. Его отчего-то не отпускало ощущение, что княгиня никогда не простит убийцу этого щенка.

Де Вержи всячески старался привлечь к себе внимание Хованской. При этом памятуя о своем конфузе, старался не больно-то усердствовать, предпочитая продвигаться мелкими шажочками. Однако все тщетно. В ответ он неизменно получал все ту же холодность.

И вот теперь княгиня не просто тепло с ним разговаривала. Она позволила себе скабрезную насмешку в его адрес. И это означало только одно. Он избрал верную тактику.

Впрочем, справедливости ради надо заметить, что виной столь радикальным переменам в образе и привычках француза была далеко не только Хованская. Так уж случилось, что ему все же стали известны кое-какие обстоятельства относительно нескольких покушений на княгиню. Как стало известно и о роли, отводимой самому, полковнику и другу цесаревича.

Признаться, де Вержи оставалось только удивиться тому, что после подобного Николай оставил Гастона при себе. Этот взрывной мальчишка должен был тут же отринуть от себя француза. Как впрочем, и остальных иностранцев. Но вместо этого, стал только более сдержан, и несколько охладел к Европе. Вернее, стал более избирательным.

К примеру, поначалу загоревшись кораблями, он видел перед собой только европейскую школу. Однако, после памятных событий, в Преображенском появились сразу несколько корабелов. Двое русских, из Новгорода и Архангельска, испанец, голландец и даже перс.

Николай возжелал создать корабль, который бы вобрал в себя решения разных школ. С одной стороны, оно вроде выглядит и логично. Но с другой, де Вержи был абсолютно уверен, что они ни до чего не договорятся. Вот ссориться, и спорить до хрипоты, у них получалось очень хорошо.

Но вскоре Гастон понял, что ошибался. Нет. Корабелы-то как не ладили между собой, так и продолжали собачиться. Но Николай поместил в их среду одного примечательного молодого человека. Выпускника московского университета, сержанта Преображенского полка, и просто умницу, Афанасия Дробота.

Он был родом из старинного архангельского рода корабелов. И его стараниями из хаоса противостояния различных школ, появились чертежи совершенно нового корабля. По имеющимся выкладкам было видно, что он вобрал в себя разные черты. Оставалось только понять, насколько это судно будет жизнеспособным.

Так вот. Стоило только де Вержи изменить свое отношение к Русскому царству, к самим русским, и попытаться вжиться в новое общество, действуя весьма радикально, как это тут же нашло отклик. Нет, не у наследника. У царя. Дмитрий вызвал Гастона к себе, и самолично вручил ему свой указ.

Согласно полученной бумаге, полковнику де Вержи, за верную и беззаветную службу, из царских земель выделялась тысяча десятин пахотной земли, с поместьем и деревенькой. Вот так, в одночасье Гастон стал далеко не мелким землевладельцем.

И он не обманывал себя. Его верная служба тут вовсе ни при чем. Ну, или практически ни при чем. В конце-концов, за нее он получал солидное жалование, куда большее, чем в любой из европейских держав. Главным было именно его изменившееся отношение к принявшей его стране.

Но какая все это ерунда! Лично для него куда важнее вот этот вечер. Этот лукавый взгляд, насмешливая улыбка и недвусмысленные намеки на возможное мужеложство, пришедшие на смену ледяной холодности. Сердце француза буквально пело от хватившего его счастья.

Нет. Это еще не победа. И вообще неизвестно к чему приведут все его усилия. Но дорогу осилит идущий. И пусть этот путь, подобен русской распутице. Он уже вырвал ногу из липкой грязи, и наконец сумел сделать первый шаг к сердцу, этой неувядающей русской красавицы.

Иван проснулся как-то уж очень легко. Вообще-то, довольно необычно. Ему не нравилось ночевать в непривычной обстановке. Нет, если это в походе, то тут картина совсем иная. Но когда речь о чужой постели, то нормально выспаться никогда не получалось. А тут… Справедливости ради, он должен был признать, что даже дома не просыпался столь отдохнувшим.

Вот уж ни за что не подумал бы, что подобное возможно в обычном гостиничном номере. Впрочем, особо задаваться вопросами как такое возможно, он не стал. Отдохнул. Вот и славно.