Фаворитки короля Августа II

Август взглянул на нее, отвернулся и молча вышел из ложи. Через минуту он появился в ложе королевы, с которой в эту пору был ее брат маркграф Бранденбургский. Графиня оказалась в неприятном положении: наблюдательные глаза придворных видели, что у нее с королем что-то произошло, и она, будучи не в силах сдерживать свое негодование, пожаловалась на нездоровье и, приказав подать носилки, отправилась домой.

Август на этот раз был так рассержен, что не пошел после спектакля к графине и даже не приказал осведомиться о ее здоровье.

Между тем враги Ко́зель зорко за всем следили, и к Анне в самые неурочные для посещения часы пожаловала баронесса Глазенапп.

Она ворвалась к графине с выражением нежнейшего соболезнования и, присев у канапе, на котором лежала расстроенная Анна, зачастила:

— Что это случилось? У меня просто сердце сжимается за твою судьбу! И надо тебе сказать, что ведь ты еще не все знаешь: только ты вышла, король приказал Мурдаху устроить у себя вечеринку и пригласить туда эту отвратительную Дюпарк вместе с тремя другими актрисами. Я знаю из самых верных источников, что он тотчас же после театра пошел туда забавляться с ними…

— Пусть забавляется, — тихо проговорила Анна.

— Да, но он был в самом веселом расположении духа и, представь себе, что он до сих пор еще не выходил оттуда.

— Мне это все равно.

— Ты, верно, думаешь, что я шучу? Совсем нет, я знаю даже то, что он подарил по платью и по сто талеров тем трем актрисам, с которыми пировал, и отпустил их, оставшись с одной Дюпарк… О, моя бедная Анна!

И гостья бросилась участливо обнимать хозяйку.

Анна слегка отстранила от себя эти назойливые объятия и сказала:

— И это меня нимало не удивляет. Не думаете ли все вы, что я так ревнива, что способна даже завидовать дареным тряпкам? Право, как вы все смешны мне!

— Да совсем нет… Я не о том…

— Так о чем же? Я пережила уже очень многое, что было посерьезнее какой-то фигурантки с подмосток, и знаю все…

— Конечно, конечно…

— Я знаю и визиты, деланные по старой памяти княгине Тешен…

— Да, да, и Тешен… Как это все низко!

— Знаю и Генриетту Дюваль, — продолжала, не отвечая, Анна.

— Это ужасно, ужасно!

— Ужасно или неужасно, но этим счетам нет счета; но и все-таки дело не в том; а вы вот чего не понимаете…

— Чего, чего, дружочек Анна? Ты знаешь, что я тебе так предана, что ты со мной можешь говорить все!

— Знаю, но то, что я должна тебе сказать, я могу повторить перед целым светом, и еще лучше, если при этом будет стоять сам король…

— Я слушаю тебя, мое сердце…

— Я плачу, баронесса, не о себе, а о нем, о нашем короле, у которого такой несчастливый характер, что он не в силах не унижать себя самым жалким и недостойным образом.

Сказав это, Анна встала и тем дала почувствовать Глазенапп, что она ее поняла и не позволит ей рассорить себя с Августом.

После кутежа ночью с Дюпарк Август по возвращении в свои апартаменты почувствовал силу привычки и, вспомнив об Анне, захотел загладить свою неверность. Чтобы избежать сцен объяснения, он послал к ней Фицтума с поручением подготовить их свидание.

Фицтум до тех пор не вмешивался ни в какие интриги против Анны и находился с ней в добрых отношениях. Он явился к ней как бы сам по себе осведомиться о здоровье и нашел ее хотя и опечаленной, но довольно спокойной. Графиня держала на коленях свою старшую дочь.

На вопрос Фицтума о здоровье она отвечала:

— Как видите, граф, я здорова. Или, — добавила она с улыбкой, — вы, быть может, видите на моем лице признаки какой-нибудь опасной болезни?

— О, что до вашего лица, то я вижу на нем только одно, что вы всегда прекрасны.

— А вы всегда очень милы, любезный граф, — отвечала Анна и ни словом не подала своему собеседнику повода свернуть разговор ко вчерашним театральным событиям.

Фицтум увидел, что графиня не заговорит первая о короле и Дюпарк, а сам он не был уполномочен начинать такой разговор и потому сократил визит и, откланявшись Анне, вернулся к Августу с докладом, что нашел графиню в состоянии довольно спокойном.

Август целый день боролся с собою, но под вечер не выдержал и отправился во дворец «четырех времен года».

Август чувствовал, что он привык к Анне, и хотя страстная любовь к ней у него давно уже прошла, но ему было необходимо ее видеть.

Со своей стороны, Ко́зель, давно опытом убежденная, что нет на свете красоты, которая могла бы пленить Августа до того, чтобы владеть им без раздела, махнула рукой и решилась снисходительно относиться к его легкомысленным изменам.

— Вы вчера в театре сделали мне очень неприятную сцену, — начал король, — я этого очень не люблю, это почти публичный скандал, что мне как королю, я думаю, сносить непристало.

— Государь, если бы не моя любовь к вам…

— Полноте, пожалуйста, с такой любовью! Если она искренна, то что же мешает ей быть и благоразумной?

— Простите ей бессилие быть благоразумной! Я каюсь, что ищу невозможного, желая, чтобы меня не меняли на каждую встречную.

— Не невозможного, — отвечал Август, — вы ищите, а вы бы лучше избавили меня от своей смешной ревности.

— Не подавайте к ней повода, государь.