Фаворитки короля Августа II

— Ну… там цветет Дессау! — ревниво шепнула Ко́зель.

— Вот это правда, она очень красива; но будь она католичка, ей надо бы сделаться монахиней: в ней ни тени страсти и самая противная претензионность, она обижается за каждое вольное полуслово. Нет, я таких не люблю.

Август попробовал подняться и потер себе лоб так неосторожно, что сдвинул несколько на сторону завитой парик. Ко́зель поправила его, и король, удержав ее ручку, покрыл ее поцелуями.

— Ты знаешь, — сказал он ласково, — у меня ведь есть к тебе просьба.

— Приказывайте, государь.

— Нет, я прошу!

— Что же такое?

— Помирись с Флеммингом… Я откровенно тебе скажу, что ваши постоянные неудовольствия мне просто поперек горла стали, и всякий раз, как мне случается выехать, они мне приходят на мысль и… и ужасно меня раздражают! — заговорил он с заметным нетерпением.

Ко́зель поморщилась.

— Государь, мне кажется, вы лучше бы сделали, если бы соблаговолили внушить все это Флеммингу. Он первый без вас всегда старается оскорблять меня, чтобы дать чувствовать, что я… не жена ваша; между тем как…

— Между тем как вы моя жена! — договорил еще с большим нетерпением Август, и губы его сложились в улыбку, а в глазах сверкнуло негодование.

— Надеюсь, что это так, и как жена короля я вовсе не желаю стоять на одной доске с кем бы то ни было из королевских слуг.

— Ах, как мне эти войны уже надоели!

— Что же, нет ничего легче их прекратить. Вам только следует приказать Флеммингу быть мне покорным, и никаких войн не будет. Неужто вы не можете заставить его уважать мать ваших детей?

Король, выслушав эти слова, встал и, ничего на них не ответив, простился и вышел.

Хотел он помирить Анну с Флеммингом или еще более их поссорить, это было известно одному ему; но, несмотря на довольно поздний час, он тотчас по возвращении в свои апартаменты призвал Флемминга и сказал ему:

— Вот что, старик, Ко́зель мне опять на тебя жаловалась. Ты, право, должен бы ей уступать. Ну, что за счеты с женщиной? Мало ли что там она сболтнет сгоряча, не всякое слово записывай. Ведь пора тебе знать женщин, а то хоть у меня поучись, как я сношу ее капризы.

— Государь, — отозвался Флемминг, — ваше величество совсем другое дело, за ваше терпение графиня может платить вам такой расположенностью, что одно с избытком покрывает другое.

— Может быть, но ведь и я к тебе расположен и могу жалеть, что ты ни во что не ставишь мою расположенность.

Флемминг поклонился и отвечал:

— Ваше величество изволите знать, что я не силен в расчетах и потому мне лучше не прибегать к ним.

— Ну, кончим об этом, будь, по крайней мере, хоть в хороших отношениях с Ко́зель.

— Трудно это, государь.

— И это трудно?!

— Да, государь, трудно: я ни льстить, ни лгать не учился, и старая спина моя уже не гнется… Я ведь совсем не придворный!

Король расхохотался.

— Не придворный, — проговорил он, — а знаешь ли, это правда.

— Правда, государь.

— И вот графиня Ко́зель, которая тебя, конечно, не любит столько же, как и ты ее… она очень наблюдательна!..

— Может быть, государь.

— Я тебя уверяю!

— Да я никак и не смею не верить.

— Она мне много раз говорила, что ты совсем не похож на придворного.

— Очень ей за это благодарен.

— Да, но ты знаешь, на кого ты похож, по ее мнению?

— Не знаю, государь, и… если можно мне об этом не знать…

— Нет, отчего же, — перебил Август, — в этом сравнении для чести твоей нет ничего обидного. Она находит, будто бы ты похож на обезьяну, хотя я, по правде сказать, с нею на этот счет не согласен.

Флемминг поднял голову и, сверкнув глазами, хотел что-то сказать, но только пробурчал что-то глухо и умолк.

Если бы король долго придумывал, как злее поссорить навсегда Флемминга с графиней Ко́зель, то он не мог бы сочинить лучше того, что сделал.

Здесь будет уместно несколько ближе познакомиться с генералом Флеммингом, который играет большую роль в развязке нашей истории.

Граф Яков Генрих Флемминг был довольно могуществен при Августе.

Говорили даже, будто ему была обещана польская корона. Одна из его кузин, дочь фельдмаршала Флемминга, была в Польше замужем за Пшебендовским, а через это у генерала завязались с Польшей отношения.

По своему времени Флемминг был человек образованный и более дипломат, чем воин, хотя избрал военное поприще. Как все дипломаты того времени, он держался известных правил Макиавелли: ему все средства казались прекрасными, если только они вели к желанной цели.

Об убеждениях своих он говаривал так: «По-моему, людей создают обстоятельства. Каждый имеет способности ко всему, только каждому нужен случай, чтобы себя испробовать. Я могу служить в этом случае лучшим примером. Сначала я сознавал себя способным к военному делу и не имел никакого другого желания, как получить полк. И, однако, я дошел до того, что теперь я и фельдмаршал и первый министр, хотя в жизни моей никогда не сидел ни в одной коллегии. Я управляю и Польшей и Саксонией, между тем я не знаю законов ни Саксонии, ни Польши. Чего же вы еще хотите в доказательство моей теории?»

С первого взгляда он казался весьма простодушным, но это было обманчиво: он был вкрадчив, хитер и, где надо, смел.