Фаворитки короля Августа II

Кроме того, Августа теперь, конечно, сильно занимали его политические интриги, в которые он втянулся с хлопотами о польской короне; но при всем этом он, однако же, помнил об Анне, — по крайней мере, так было в начале разлуки, когда редкий гонец, привозя в Дрезден депеши, привозил и письма Анне; но письма эти самым аккуратным образом распечатывались и просматривались в канцелярии князя Фюрстенберга, где с них снимали копии и сообщали их содержание Флеммингу в Польшу.

Дворец «четырех времен года» опустел, притворные друзья и прихлебатели отхлынули от него, и кроме докучливой ябедницы Глазенапп да сумрачного Гакстгаузена, Анна не видела никого. Из преданных же ей людей при ней был только один, но и этот один был Заклик. Ко́зель знала, что она на него во всем могла положиться, но что он мог сделать? Конечно, он был готов даже убить Флемминга и хладнокровно, без страха пошел бы за это на виселицу… Но что прибыло бы от этого Анне?

В Дрездене с отъездом короля было скучно и глухо, но зато в Варшаве все кипело.

Одни были погружены в водоворот политических интриг, другие бросились устраивать личную жизнь короля. Пани Пшебендовская искала ему в Варшаве новую любовницу, а в Варшаве было из кого выбирать. Старинная, короткая дружба связывала родственницу Флемминга Пшебендовскую с маршалковой Белинской, две дочери которой — жена литовского подкомория Марися и гетманша Поцей — обладали качествами, которые давали возможность поместить их первыми в числе кандидаток на королевский фавор, и Пшебендовская с этим планом отправилась к своей приятельнице. Пани Белинская приняла ее с чрезвычайным радушием: она, конечно, знала влияние Пшебендовской на Флемминга и власть последнего над королем, вследствие чего за Пшебендовской ухаживали все, кто добивался королевских милостей.

— Сердце мое, — заговорила Пшебендовская, — я приехала сюда с большими хлопотами, просто голова кругом идет, если ты мне не поможешь.

— Что ты, что ты, как не помочь, я с удовольствием разделю с тобой всякие хлопоты, — отвечала заинтригованная Белинская.

— Вообразить не можешь, какая у нас беда с королем! — продолжала Пшебендовская. — Влюбился, как мальчик, в женщину, которая вот уже несколько лет вертит им, как хочет, а через него и всеми нами заправляет по своему капризу.

— Кому же ты говоришь? Я знаю эту капризную Ко́зель, — прервала Белинская, — я никогда не могла понять, почему король предпочел ее княгине Тешен?

— Что тут искать причины! Просто предпочел потому, что он ни одной женщине не может быть долго верен, и вот этим-то свойством его характера мы должны воспользоваться. Ты понимаешь, что мы, конечно, должны постараться избавиться теперь и от Ко́зель, которая уж слишком зазналась. Мое мнение такое, что этих фавориток надо почаще менять.

— Да, это, разумеется, так, — отвечала пани маршалкова.

— Вот в том и дело.

— Так что же для этого нужно?

— Прежде всего, разумеется, нужна женщина.

— Надеюсь, что так, что же делается без женщины!

Обе собеседницы улыбнулись.

— Но какая женщина?

— Во-первых, такая, которая бы ему понравилась более Ко́зель.

— Это у нас нетрудно, а во-вторых, что?

— А во-вторых, чтобы она умела продолжать нравиться королю и быть в нашей воле.

— Погоди, подумаем.

Белинская оставила Пшебендовскую у себя обедать и послала за своими дочерьми.

Обе эти молодые дамы были очень красивы. Поцей была маленькая и необыкновенно живая, с огоньком в милых глазках и с заразительной веселостью характера; а сестра ее Денгоф казалась несколько меланхоличной, что, впрочем, не мешало ей быть достаточно ветреной и легкомысленной. Добродетель обеих сестер далеко не славилась недоступностью, и в прошлом у них уже были истории.

Пшебендовская, конечно, понимала, для чего хозяйка поторопилась показать ей своих дочерей, и когда после обеда молодые пани отправились с молодежью прокатиться верхом, гостья прямо дала почувствовать, что время тратить не для чего и пора договориться до дела.

— Погоди, пока ты видела ведь только одних моих дочерей.

— А я думаю, что мне никого другого и видеть после этого не нужно, — перебила Пшебендовская.

Это польстило материнскому самолюбию хозяйки, и по лицу ее разлился легкий румянец.

— Ну, что ты говоришь, — молвила она с притворной скромностью.

— Что же я говорю? Я говорю дело, моя душа, зачем нам искать на стороне, если есть дома. Да перестань тупить глаза, подними их на старую приятельницу и будем откровенны. Ты знаешь, я тебя всегда любила и люблю.

— О, я тебе верю.

— Ну, так чего же еще!

Обе пожилые дамы нежно обняли друг друга и расцеловались.

— Конечно, — заговорила хозяйка, — ты сама видишь, Марися еще свежа, весела, игрива и остроумна, а притом у нее и доброе сердце, и оно… довольно покорно.

— Это имеет для нас большое значение, — отвечала Пшебендовская.

— Другая также не уступит сестре, но эта чисто ртуть. Я бы думала, что лучше указать королю на Марисю.

— Но выйдет ли что из этого, если он обратит на нее внимание?