Фавориты Фортуны

– Оставь меня! – крикнул он так громко, что двое прохожих с любопытством посмотрели на эту красивую пару. – Всегда долг, долг, долг! Но, мама, быть в Риме, чтобы похоронить тетю Юлию, – этот долг я не хочу выполнять!

И только традиция и приличие заставили его идти рядом с матерью весь оставшийся путь до дома. Ему совсем не хотелось провожать ее до Субуры.

Дома тоже было невесело. Циннилла плохо переносила беременность. Круглосуточная болезнь, как называл это Цезарь, стараясь превратить все в шутку, прошла, но стали отекать ноги, что очень огорчало и пугало будущую мать. Она вынуждена была большую часть времени лежать в постели, подложив что-нибудь под ноги. Циннилла стала раздражительной. Ей было трудно угодить. А это совсем не соответствовало ее натуре.

Таким образом, получилось, что впервые за время его пребывания в Риме Цезарь готов был проводить дни и ночи где угодно, только не в своей квартире в Субуре. Жить у Красса невозможно. Красс даже подумать не мог о том, чтобы кормить лишний рот, тем более в конце самого разорительного года в его жизни. Гай Матий недавно женился, так что другая квартира на первом этаже инсулы Аврелии тоже была занята. И настроение не то, чтобы развлекаться. Интрижка с Цецилией Метеллой внезапно закончилась, когда Веррес уехал в Массилию. И в данный момент никто его не привлекал. Сказать правду, плохое физическое состояние тети и жены не располагало к развлечениям. Поэтому все кончилось тем, что Цезарь снял небольшую четырехкомнатную квартиру на улице Патрициев, недалеко от своего дома, и большую часть времени проводил там в компании с Луцием Декумием. Поскольку окружение Цезаря было таким же немодным, как и инсула его матери, знакомые-политики не посещали его. И в глубине души это ему даже нравилось. К тому же новая квартира – удобное место для встреч, когда к нему вернется желание развлечься. Он даже приобрел некоторую мебель и предметы искусства. Не говоря уже о хорошей кровати.

В начале декабря он все-таки осуществил самое трогательное примирение. Оба консула стояли рядом на ростре в ожидании, когда городской претор Луций Котта созовет трибутные комиции. Это был день, когда предстояло утвердить закон Котты о реформировании состава жюри. У Красса были фасции на декабрь, и он был обязан присутствовать. А Помпей не допустил, чтобы общественное событие такого значения прошло без него. И поскольку консулы не могли стоять по краям ростры, не вызвав удивления толпы и разных толков, они стояли рядом. Молча, по общему признанию, но, по крайней мере, в явном согласии.

На собрание пришел кузен Цезаря молодой Гай Котта, сын покойного консула Гая Котты. Хотя он еще не был членом сената, он имел полное право голосовать в своей трибе. Автором закона был его дядя Луций. Но, увидев Помпея и Красса, стоявших плечом к плечу, чего не наблюдалось уже несколько месяцев, он так громко крикнул, что шум и движение вокруг сразу стихли. Все посмотрели в его сторону.

– О-о! – крикнул он снова, еще громче. – Мой сон!

И он кинулся на ростру так неожиданно, что Помпей и Красс невольно бросились в стороны. Молодой Гай Котта встал между ними, обняв их, посмотрел на толпу в колодце комиция, и слезы хлынули у него по щекам.

– Квириты! – завопил он. – Прошлой ночью я видел сон! Юпитер Всесильный говорил со мной из облака и пламени. Он промочил меня насквозь, а потом высушил! Далеко внизу я видел две фигуры наших консулов, Гнея Помпея Магна и Марка Лициния Красса. Но не так, как я увидел их сегодня. Нет, в моем сне они стояли, повернувшись один на восток, другой – на запад, упрямо глядя в разные стороны. И голос Великого Бога сказал мне из облака и пламени: «Они должны уйти друзьями».

Наступила полная тишина. Тысяча лиц смотрели вверх, на них троих. Гай Котта опустил руки и вышел вперед, потом повернулся лицом к консулам.

– Гней Помпей, Марк Лициний, неужели вы не помиритесь? – спросил молодой человек звенящим голосом.

Несколько секунд никто не шевелился. Выражение лица у Помпея было суровое, у Красса – тоже.

– Ну давайте же, пожмите руки! Будьте друзьями! – крикнул Гай Котта.

Ни один из двоих не шевельнулся. Затем Красс повернулся к Помпею и протянул свою большую ладонь.

– Я с удовольствием уступлю первое место человеку, который назвал себя Великим, не отрастив еще бороды, и отметил не один, а два триумфа, не будучи сенатором! – громко проговорил Красс.

Помпей издал звук, средний между визгом и лаем, схватил лапу Красса и крепко пожал ее. Лицо его преобразилось. Они шагнули навстречу, положили голову на плечо друг другу. И толпа взревела. Вскоре новость о великом примирении разлетелась по Велабру, по Субуре. Люди бежали отовсюду – посмотреть, правда ли, что консулы помирились. Всю оставшуюся часть дня консулы ходили по Риму вместе, обменивались рукопожатиями, позволяя себя потрогать и принимая поздравления.

– Триумфы бывают разные, – сказал Цезарь дяде Луцию и кузену Гаю. – Сегодня был всем триумфам триумф. Я благодарю вас за помощь.

– Разве трудно было убедить их, что необходимо это сделать? – спросил молодой Гай Котта.