Фавориты Фортуны

– Не оставляйте ничего, – распорядился Сулла. – Я хочу превратить Самний в такое место, чтобы ни один человек не захотел жить там снова, даже старейший и самый патриотичный самнит. Срубите деревья, уничтожьте посевы на полях, сотрите с лица земли города и сады. – Он улыбнулся своей ужасной улыбкой. – И срежьте все высокие маки.

Вот! Это научит самнитов. И избавит его от двух очень вредных человек на будущий год. Они не будут спешить с возвращением! Слишком много денег предстоит добыть сверх того, что они пришлют в казну.

Вероятно, для других частей Италии стало благом, что семья Суллы прибыла в Рим именно в этот момент, чтобы внести в его жизнь какую-то видимость порядка, в котором он нуждался и по которому скучал, сам того не сознавая. Во-первых, он не знал, что вид Далматики сразит его словно удар. Колени его подогнулись, и он почти упал на стул, глядя на нее, как зеленый юнец пялится на недосягаемую женщину, неожиданно снизошедшую до него.

Очень красивая – но это он всегда знал. Со смуглой кожей одного цвета с волосами. И этот взгляд любви, который, казалось, никогда не исчезал, никогда не менялся, не важно, насколько стар и безобразен становился Сулла. И вот она сидит у него на коленях, обвив его тощую шею руками, прижав его лицо к груди, лаская его покрытую струпьями голову, целуя ее, словно это по-прежнему та великолепная голова с волосами оттенка красного золота, которыми он щеголял. Его парик – где его парик? А потом она рывком подняла его голову – и он почувствовал прелесть ее рта, захватившего его сморщенные губы и не отпускавшего их, пока они снова не ожили… К нему стали возвращаться силы. Он поднялся со стула, держа ее на руках, и триумфально прошествовал в их комнату и там разделил с женой нечто большее, чем триумф.

«Вероятно, – думал он, утопая в ней, – все же я способен любить».

– Как же я скучал по тебе! – сказал Сулла.

– Как же я тебя люблю! – ответила Далматика.

– Два года… Прошло два года.

– Словно две тысячи лет.

Когда первый пыл воссоединения прошел, она превратилась в разумную жену и с удовольствием, тщательно всего его осмотрела:

– Кожа твоя стала намного лучше!

– Я получил мазь от Морсима.

– Зуд прекратился?

– Да.

После этого она стала матерью и отказалась отдыхать, пока он не прошел с нею в детскую, чтобы поздороваться с маленькими Фавстом и Фавстой.

– Они не намного старше нашей разлуки, – сказал он и вздохнул. – Они похожи на Метелла Нумидийского.

Далматика еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться.

– Я знаю… Бедняжки.

И этим закончился один из самых счастливых дней в жизни Суллы. Она смеялась вместе с ним!

Не зная, почему мама и смешной старик радостно обнимаются, двойняшки нерешительно улыбались, пока желание присоединиться к этому веселью не оказалось сильнее их. Может быть, в разгар этого веселья Сулла и не вполне полюбил их, но, во всяком случае, он нашел, что они довольно приятные малыши, даже если они и похожи на своего двоюродного дедушку Квинта Цецилия Метелла Нумидийского по прозванию Свин. «Которого их отец убил – какая ирония судьбы! – подумал он. – Может быть, это кара богов? Но чтобы поверить в это, надо быть греком, а я – римлянин. Кроме того, я буду уже давно мертв к тому времени, как эта парочка вырастет достаточно, чтобы сделаться божьим наказанием для кого-то другого».

Остальные вновь прибывшие домочадцы Суллы тоже чувствовали себя хорошо, включая старшую дочь Суллы Корнелию Суллу и ее двоих детей от умершего первого мужа. Маленькой Помпее было уже восемь лет. Она знала, что красива, и была полностью поглощена своей красотой. Шестилетний Квинт Помпей Руф как нельзя более соответствовал своему последнему имени, так как был рыжеволосым, румяным, с розоватыми белками глаз и вспыльчивым характером.

– А как поживает мой гость, который не может пересечь померий, чтобы попасть в Рим? – поинтересовался Сулла у своего управляющего Хрисогона, чьей обязанностью было присматривать за семьей.

Немного похудевший (нелегко угождать такому количеству людей с разными характерами, подумал Сулла) управляющий воздел глаза к потолку и пожал плечами:

– Боюсь, Луций Корнелий, что он не согласится оставаться за пределами померия, если ты лично не посетишь его и не объяснишь, почему так надо. Я пытался! Правда, я пытался! Но он считает меня мелкой сошкой, недостойной даже презрения, не говоря уж о доверии.

«Типично для Птолемея Александра», – подумал Сулла, выходя из города и направляясь к гостинице на Аппиевой дороге около первой вехи, где Хрисогон разместил кичливого, излишне чувствительного египетского царевича, который, хоть и находился под опекой Суллы уже три года, только теперь начал становиться обузой.