Фазиль. Опыт художественной биографии

«Большей частью это были люди сухощавые и клекочущие, как орлы. Они почти не слезали с седел. Кони, такие же сухощавые, как и люди, несли их, перебирая тонкими ногами.

Почти у всех абхазцев были профили, достойные, чтобы их отлить из бронзы».[6]

Красного террора первых лет революции здесь не было. Не было (в тотальном масштабе) и коллективизации. Особая роль в смягчении режима (конечно, только в сравнении со всей остальной страной) историками отводится легендарному Нестору Лакобе, главе Абхазии в 1922–1936 годах. Как народный герой показан он и в «Сандро». Большой террор развернулся после его загадочной смерти. Но это уже другая история, и ее мы коснемся. Сейчас же доведем наш исторический очерк до 1929 года, года рождения Фазиля Искандера.

В первое послереволюционное десятилетие Абхазия менялась стремительно, и менялась к лучшему.

Община не была полностью разрушена, но приняла формы товариществ по общественной обработке земли и артелей. Причем, по мнению экономистов, эти товарищества работали во благо: такая «мягкая коллективизация» даже способствовала традиционным отраслям сельского хозяйства — табаководству, кукурузоводству, виноградарству; более того, внедрялись новые культуры: чай и цитрусовые. Теперь даже странно представить, что до революции в серьезных масштабах эти культуры не выращивались!

Бурное развитие абхазских курортов давало рабочие места, росла слава Абхазии как маленького земного рая.

К тридцатым годам осуществлено всеобщее начальное образование, выросло число неполных средних и средних национальных школ, техникумов и училищ. Наконец, созданы педагогический и сельскохозяйственный (субтропический) институты. Чуть позже, в тридцатых, знаменитыми на весь СССР становятся Сухумский ботанический сад и обезьяний питомник.

И конечно, национальное книжное издательство, газеты, выходящие огромными (по нынешним меркам) тиражами на абхазском и русском, абхазские журналисты и литераторы — всё это появилось лишь после революции. Наконец, в 1929-м, как раз в год рождения Искандера, был создан профессиональный абхазский театр.

Да и рождение самого писателя для абхазской культуры и для Абхазии в целом было не менее значимым. Именно Искандеру предстояло познакомить читателей разных стран со своей родиной. То есть — сделать свою древнюю землю частью современного мира.

Диалог авторов

МИХАИЛ ГУНДАРИН: Вот какая у Абхазии богатая и интересная история. И весьма неоднозначная: тут и упорный труд, и отчаянное сопротивление внешним силам, горячая поддержка «своих», но и пиратство, работорговля… И всё это с глубокой древности. А что вы знали про Абхазию в своем детстве? В пятидесятых годах в далекой Сибири республика была известна?

ЕВГЕНИЙ ПОПОВ: Да ничего я не знал про Абхазию. Знал, что есть Кавказ, видел кавказцев. Вообще, Сибирь — это гигантский плавильный котел, не устаю повторять. Каких только национальностей у нас там не было, и все уживались. Кавказцы торговали на базаре. Я их даже в закрытом городе Норильске видел, помню, еще удивился — как они сюда проникли? Может быть, были среди них и абхазы. Ведь даже в Москве при поступлении Фазиля Искандера в университет просвещенный московский человек спросил его: «Абхазия — это Аджария?» Фазиля это ужасно оскорбило, и он ответил твердо: «Нет, Абхазия — это Абхазия, а Аджария — это Аджария». И это Москва, а в Сибири и подавно не различали. Кстати, я бы сказал, что у кавказцев есть что-то общее с сибирским характером: ирония, независимость, любовь к выпивке. Но у нас, конечно, народ не такой горячий, и пьют более приземленно: у них там, на Кавказе, танцы, веселые песни сразу, да и культура тостов, чего у нас нет.

М. Г.: Но в любом случае кавказцы были, как сейчас говорят, «другими». Сегодня считается, что как раз через других только и можно понять себя.

Е. П.: Ну конечно, другими. И это нормально, так и понималось: разные народы, разные обычаи, разные порядки. Интересно! Вот у меня был ранний рассказ «Ткибули Ткварчели», там про кавказцев — а сам заголовок составлен из названия городов. И только потом я узнал, что один из этих городов в Грузии, а другой в Абхазии. А Фазиля — когда я его в первый раз увидел, уже в шестидесятые, в Москве, в редакции журнала «Юность», — за кавказца не принял. Это было еще до «Созвездия Козлотура», он был молодым, но уже активно печатающимся писателем. Веселый, симпатичный парень, говорит без акцента, разве что брюнет. Ну так я и сам чернявый был. Где-то в роду, говорят, тоже греки имелись. И коренные енисейские кеты, и казаки. Все мы жили в одной империи.