Федор Достоевский. Единство личной жизни и творчества автора гениальных романов-трагедий [litres]

В письме слышится потрясенность души и радостная взволнованность возвращения к жизни. Испытания и страдания ничто по сравнению с высшей ценностью жизни. «Жизнь – дар, жизнь – счастье». Достоевский в это мгновение напряженно чувствует божественную тайну бытия,

благодать жизни. Этот мистический натурализм

лежит в основе его философии. О благодати жизни, которая выше смысла, выше оправдания, говорит и князь Мышкин, и Ипполит в «Идиоте», и Макар Долгорукий в «Подростке», и старец Зосима в «Братьях Карамазовых». Грешники Достоевского спасаются любовью к «живой жизни» (Раскольников, Иван Карамазов); омертвелые сердца погибают, несмотря на всю их премудрость (Кириллов, Ставрогин). Уходя на каторгу, писатель клянется в верности идеалу своей молодости: религии сердца. Отняты «высшие потребности духа», искусство, творчество, но «осталось сердце», и «это все-таки жизнь»! С благословением жизни соединяется славословие любви; так намечается лейтмотив «экстазов» у Достоевского (Алеша в исступлении любви целует землю). В письме встречается французская фраза: «On voit le soleil». Приговоренный к смерти вспомнил произведение Виктора Гюго: «Dernier jour d’un condamné»

[23]: «Je veux bien les galères. Cinq ans de galères, et que tout soit dit – ou vingt ans – ou à perpétuité avec le fer rouge. Mais grâce de la vie! Un forçat, cela marche encore, cela va et vient, cela voit le soleil!

»[24] То же выражение «Я вижу солнце» повторяет и осужденный на каторгу Митя Карамазов.

Наконец, из письма мы узнаем, что у заключенного было отобрано несколько листков рукописи, черновые планы драмы и романа и оконченная повесть «Детская сказка». «Детская сказка» – первоначальное заглавие «Маленького героя»; черновые планы драмы и романа пропали.

Эшафот был огромным событием в душевной жизни писателя; жизнь его «переломилась», прошлое кончилось, началось другое существование, «перерождение в новую форму». Для осознания всей значительности этого второго рождения понадобились долгие годы. Прошло почти двадцать лет со дня симуляции казни, прежде чем Достоевский мог перевести личное переживание на язык художественных форм. В романе «Идиот» князь Мышкин рассказывает о последних минутах приговоренного к расстрелу. В этом описании развиваются мотивы, намеченные в письме к брату от 22 декабря 1849 г.: драматизируется обстановка казни, углубляется анализ душевного состояния приговоренного и усиливается мистическое чувство жизни.