— Головой ручаюсь только за Шумского. Остальные четверо мне мало известны с этой стороны.
Елена Павловна прошлась по комнате, что-то обдумывая. Потом подсела к Федору, поцеловала его:
— Вот что, милый. Тебя поместить у себя я никак не могу. Ты слишком известен в Питере, и известен как доброжелатель великой княгини. Поэтому нам нужно быть врозь. Тебя и Шумского я устрою у своих друзей. Ты даже можешь быть полезен, если пожелаешь. Троепольских и всех остальных москвичей, как людей только что прибывших и ни к чему не могущих быть причастными, мне даже выгодно приютить временно у себя. Театру вашему, разумеется, теперь надолго крышка: будете жить вроде как на пенсии, да перемывать с Александром Петровичем кости немчику Сиверсу. Троепольским и Михайловой найдется место в покоях. Мужчин я размещу во флигеле, во дворе. Ты поскучай минутку один, я пойду распоряжусь, а потом отправимся за твоими приятелями.
Елена Павловна пробыла в отсутствии всего несколько минут. Вернувшись, сказала:
— Все в порядке, мой друг. Едем. Только я должна заехать во дворец, узнать, как там положение.
Они проехали по набережной Мойки мимо деревянного Зимнего дворца, не останавливаясь. Свернув у канавки в переулок, Елена Павловна остановила кучера.
— Я выйду, а вы, не торопясь, поезжайте дальше. Покружите окрест с полчасика и наведайтесь сюда. Если меня не будет, еще покатайтесь. Впрочем, я постараюсь обернуться побыстрее.
Она, не спеша, пошла назад. Федор поехал дальше Кучер два раза возвращался к канавке. Елены Павловны все не было. Когда они вновь поехали блуждать по переулкам, Андрон нагнулся с козел к окошку и приоткрыл его.
— Не иначе, как ей каюк… придушили, Федор Григорьевич, — таинственно сказал он.
— Не может этого быть, Андронушка. Успокойся.
— Толкуй еще! У них всяко может быть, — убежденно отозвался Андрон.
Когда они подъехали к канавке в третий раз, Елена Павловна шла им навстречу. Смеркалось. Вокруг не было ни души. Андрон остановился. Федор приоткрыл дверцу.
— Ну, что? — не утерпел спросить Федор.
— Все в том же положении, — ответила Олсуфьева, садясь в возок.
— Так и должно… Ночью сподручнее, ночью уж будьте в надежде, — ворчал себе в бороду Андрон, прислушиваясь к словам барышни.
Комедианты были переправлены в дом Олсуфьевых Это заняло часа два времени. Все были устроены и размещены с удобствами, которых нельзя было требовать на постоялом дворе. Без пристанища остался один Шумский Елена Павловна, не долго думая, усадила его с пожитками в возок, и, что-то шепнув Андрону, села сама. Возок тронулся.
Когда Елена Павловна, устроив Шумского так, как хотела, вернулась домой, Троепольские, Михайлова и Волков сидели в зале с ее матерью и беседовали.
Старушка жаловалась на плохие времена, на печальные дворцовые дела, «хуже которых от века не бывало», жалела болящую императрицу и непрерывно утирала глаза платочком. Немного погодя, вернулся и отец. На вопрос Елены Павловны, как там дела, старик только махнул рукой.
— Безнадежно. Соборовали и приобщили. В ночь наверно преставится.
Федор почему-то вспомнил пророчество Андрона и с трудом подавил улыбку.
Елена Павловна начала торопить с ужином.
«Картежный притон»
Был уже десятый час вечера, когда Олсуфьева и Волков вышли из боковой калитки дома и отправились пешком по набережной Фонтанной речки.
— Куда мы идем?
— К одному офицерику-конногвардейцу, Хитрово по фамилии. У него — нечто вроде сборной квартиры. Очень удобный дом. Сад в целый квартал и много разных дворовых построек. В главном-то доме живут родители, а он сам занимает павильон в саду. Туда особая калитка из переулка имеется. Там всегда много народу. Возможно, что и знакомых встретишь.
Они шли вдоль какого-то бесконечного забора, высокого и утыканного сверху гвоздями.
— Здесь, — сказала Елена Павловна, остановившись у незаметной калитки и нащупывая рукой узел веревки.
Калитку отворил какой-то старик в одной рубахе. Около, примкнув к забору, торчала небольшая караулка.
Олсуфьева провела Федора по заснеженной тропинке через сад, между какими-то беседками и гротами. Остановилась у павильона побольше, с бельведером наверху. Заглянула в окна. Свету нигде не было видно. Прошла по скрипевшей от снега галерейке, постучалась.
— Кого угодно? — раздалось из-за двери.
— А картежников-то разве нет ноне? — спросила Олсуфьева.
— Как не быть? — отозвались из-за двери. — Это вы, Елена Павловна.
— Я. И еще любитель один.
— Что ж, милости просим.
Дверь открыл молодой офицер в расстегнутом мундире.
— Входите. Покорнейше прошу.
В довольно просторной комнате, где-то в середине павильона, при двух зажженных свечах сидело человек десять офицеров различных полков. На двух столах были разбросаны карты и стояло несколько пустых бутылок.
— Здравствуйте, картежники, — весело сказала Олсуфьева с порога.
— А, Елена Павловна! — раздались голоса. — Кто с вами?
— А вот знакомьтесь. Придворного театра первый актер.
— Да мы знаем его, — раздались голоса.
Федор пожал руки всем присутствующим. Те неясно назвали свои фамилии.