Федор Волков

Вдовцом жил Полушкин и горевал все, что наследников судьба не послала. Но вот по случаю женился на вдовой же костромской купчихе Матрене Яковлевне Волковой. А с нею — доброй и тихой женщиной, рачительной хозяйкой — в дому появилось сразу пятеро ребятишек — ее дети от первого брака. И все — вот отрада и счастье — мальчики. Есть теперь наследники заводскому делу, будет кому в руки передать большое хозяйство.

Братья почти все погодки — Федор, Алексей, Гаврило, Иван, Григорий, — жили дружно. Они быстро привязались к заботливому, приветливому отчиму. Тот растил и пестовал своих пасынков как родных. Когда усядутся рядком за стол да в пять ложек начнут кашу гречневую рассыпчатую уминать, Федор Васильевич, бывало, сядет напротив, смотрит ласково и приговаривает: «Малые детушки в дому, как орешки в меду…».

Особенно радовал его старший пасынок — быстр умом, памятью хваток, деятелен и напорист. Пуще других выделялся и любознательностью, и трудолюбием.

— Не зря, видать, тебя Федором нарекли, — улыбался Полушкин, поглаживая соломенные кудри своего любимца. — Ты и есть Федор, что по греческому языку значит дар божий…

Родился мальчик 9 февраля, а накануне по православному календарю был день святого мученика Федора. Его именем и окрестили младенца.

Федор, которому шел уже тринадцатый год, иногда вспоминал родину — Кострому, откуда в семилетием возрасте вместе с матерью был привезен в Ярославль. Там тоже были Волга, откос, на заросшем густой травой подворье бродила домашняя живность, а вдоль забора кустилась лакомая ягода — красная и черная смородина. Но картины были смутны, расплывались, детская память удерживала лишь детали, и Кострома все чаще сливалась в одно целое с Ярославлем, который быстро стал своим, близким, в котором все казалось родным и домашним.

…В 1735 году переехала овдовевшая Матрена Яковлевна Волкова в Ярославль. Вскоре сосватали ее за купца Полушкина — приглянулись они друг другу, хотя была не столь уж малая разница в возрасте. Да что значат эти три десятка лет, если душа с душой согласье почувствовали. У нее силушка, молодость, у него — разум, достаток, сердечная готовность взять в попечение детей. Ведь они мал мала меньше, растить и поднимать еще. Без отцовской заботы да мудрого глаза и от рук отбиться могли бы.

Федор Васильевич на детей в тратах не скупился. Одеты всегда прилично, обуты, сыты. И к учению с малолетства приважены. Ходят на дом и уроки дают не только дьяк Афанасьич, но и приказный из магистратской канцелярии Иван Смирнов, и опытный в коммерческих делах конторщик с самой крупной ярославской мануфактуры купцов Затрапезновых.

Все они вскоре в одном сошлись: на удивленье сметлив и одарен старший из полушкинских пасынков, Федя. Обычные книги, с которых тогда ученье начиналось — Часослов и Псалтырь, быстро освоил, чуть не наизусть выучил, Четьи-Минеи прочел. И в рисованье способности обнаружил, и в музыке. На жалейке, которую подарил ему пастух из Тверицкой слободы, легко песенные мелодии складывал. А однажды упросил отчима купить у заезжих скоморохов гусли, на которых играть самоучкой выучился.

Бывало, соберутся в хлебосольный полушкинский дом музыканты и песенники из соседских любителей — кто с балалайкой, с гудком, кто со скрипицей, — и Федор со своими гуслями к ним пристраивается. Сойдутся все в просторной парадной горнице, что в каменном дому, рассядутся по дубовым лавкам — и польются, забирая слушателей за живое, протяжные песни, зазвучат озорные частушки-прибаутки, грянет удалой плясовой мотив. На столе пыхтит самовар. Матрена Яковлевна хлопочет, собирая на стол закуску да повторяя любимое присловье свое: скрипка да гудок сводят домок в один уголок.

Полушкин все чаще подумывал о том, что надо Федору продолжить ученье. Но где? В Ярославле еще не завелось учебных заведений, Петербург — слишком далек. Оставалась Москва, где были навигацкая и инженерная школы, семинарии и самое заметное, пользовавшееся особой славой учреждение — Заиконоспасская академия.

Полушкин, как и многие ярославцы, гордился своим городом и понимал, что главное украшение месту — люди. Он сам много повидал на своем веку, бывал не раз в Москве, в Петербурге, по купеческим делам приходилось навещать и Вологду, и дальний Архангельск. Уж он-то знал, что значит хорошо образованный человек, обученный и иноземным языкам, и разным наукам. А из Федора толк будет — он далеко пойдет, еще покажет себя ярославцам.

Хотя, конечно, удивить ярославцев не просто. Город древний, большой, издавна знаменит своей породой — людей крепких, смелых, расторопных, даровитых и в ремеслах, и в искусствах, и в торговле.