Федотов. Повесть о художнике

Тридцать первого января Павел Андреевич пошел наискосок через Неву к Зимнему дворцу. Поднялся по крутой гранитной лестнице, перешел набережную — Зимний дворец стоял на краю огромной снежной площади.

Посередине площади, торжествуя, возвышалась Александровская колонна с изящным бронзовым ангелом у креста. Направо сквозила торжественная арка, построенная Росси; в арке, переламываясь, начиналась Морская улица.

Над Зимним дворцом синие дымы. Белый снег, розовое тело колонны, темная бронза ангела, бронза четверки коней над аркой и голубые дымы на сером небе — все печально.

На том берегу неширокой Мойки, за мостом, стояла толпа — люди в шинелях, шубах, тулупах, чуйках; много женщин, старых и молодых. Парадные двери дома заперты; входили и выходили в швейцарскую дверь — узенькую, высотой в полтора аршина.

На этой дверке написано углем: «Пушкин».

Все шли не раздеваясь; поднимались по лестнице в пальто, в шубах.

На лестнице тишина и запах свечей.

Федотов вместе с толпой попал в комнату, заставленную с одной стороны ширмой.

У окна на столе бумага и чернильница. В следующей комнате стоял гроб.

Дьячок в черном стихаре басом протяжно читал псалтырь:

— «Во смерти нет памятствования о тебе; во гробе кто будет славить тебя? Утомлен я воздыханиями моими. Иссохло от печали око мое».

Пушкин лежал в гробу, одетый в штатское; локоны зачесаны на бледные виски; закрыты огромные глаза; у ног поэта рисовал белокурый художник.

Кругом на бедных полках из простого дерева плотным строем стояли книги. За окном, во дворе, стояла распряженная карета; ворота конюшни открыты, лошадей в конюшне нет.

Толпа проходила медленно — в тесноте трудно было обойти гроб.

Федотов обернулся и в последний раз увидел высокий лоб, спокойные губы Пушкина и лицо живописца — бледно-желтое от света свечей, отброшенного листом бумаги, на котором делался набросок.

Через несколько дней в городе появились переписанные писарским почерком на канцелярской бумаге во многих экземплярах стихи Норова:

Найдут в истории далекойСредь лавров царского венцаВплетенный мирт тому, чье око

Хранило бурный век певца.Кто, занимаясь с ним, как с сыном,Отходный дал ему советБез скорби перейти в тот векИ умереть христианином…

Хотели исказить биографию поэта. Но стихи Норова не запомнились.

Говорили о другом поэте — Лермонтове. Рассказывали, что он сутул, темнолиц, силен и как будто сожжен огнем. Шепотом передавали его стихи «На смерть поэта»:

…напрасно вы прибегнете к злословью:            Оно вам не поможет вновь,

И вы не смоете всей вашей черной кровью            Поэта праведную кровь!

По ночам Федотов бродил по городу. Нет Пушкина, не будет его новых стихов. Никто не идет впереди со светом, не учит видеть мир…

Питер велик, а он, Федотов, одинок.

Он приходил на Дворцовую площадь. Здесь рядом жил Пушкин.

Посреди площади над темно-розовым и посеребренным морозом гранитом колонны возвышался, поддерживая крест, крылатый и высоколобый ангел с лицом, отдаленно похожим на высоколобое, слегка пучеглазое лицо Николая.

Федотов остановился и взглянул вверх.

Не кончен спор, не побежден Пушкин, и он, бедный офицер, художник Федотов, будет работать, как Лермонтов и Гоголь, во славу Александра Пушкина, а не во славу царя Александра Благословенного или пучеглазого царя Николая.

Но трудно. Как трудно..

КАРАУЛЫ — ПОЖАРЫ — КАРАУЛЫ

Все так обдумано давно,И с вас потребуют одноСлепое лишь повиновениеИ распекут за сочинение.П. А. Федотов

На улицах Петербурга запрещалось курить. Город был полон предосторожностей: караулы стояли на заставах, у казарм, у дворцов и правительственных зданий. Караулы стояли и внутри дворца.

Федотов, когда можно было, пользовался случаем пройти по залам дворца. Вот зал с батальными картинами, другой — с белыми мраморными статуями, третий — золотой, четвертый — помпейский, с камином из малахита и канделябрами из ляпис-лазури, дальше петровский — со стенами, покрытыми малиновым бархатом, и гербовый — с позолоченными колоннами. В галерее 1812 года висят портреты. Сняв шляпы, хмурясь, стоят генералы двенадцатого года, темнолицые и высоколобые. За ними — дальние, низкие горизонты с пожарами.

Однажды Федотову показалось, что пахнет дымом; он доложил по начальству. Пришел старый лакей, понюхал голубоватый дымок, висящий в воздухе, и сказал:

— Дым уже два дня идет: треснула кирпичная кладка трубы, мы заткнули мочалкой и замазали глиной. Теперь во всем порядок, только бревно возле трубы загорелось; мы запрыскали и опять замазали. Коменданту доложено.