Феерия чувств

– Понимаю, – наконец отозвалась Мила и подняла на него глаза. – Когда твой отец заболел и попросил меня переехать к нему… словом, забота о нем помогала мне оставаться в седле. Чем ты занимался в свободное время?

– Ты хочешь знать, была ли у меня женщина?

Ее губы слегка приоткрылись. Видно, она была обезоружена этим вопросом и пожала плечами.

– И это. Но, вообще, любопытно, завел ли ты новых друзей? – Мила поджала губы, на щеках проступил едва заметный румянец.

– Ни одного свидания. Хотя порой мы с коллегами выбирались выпить пива. Нечасто, но нужно было поддерживать общение.

Она сделала глоток из своего бокала и кивнула. Джордан вновь залюбовался ее лебединой шеей и вспомнил, как целовал ее днем.

– Теперь я могу спросить о своем отце?

– Конечно. Что ты хочешь знать?

– Что угодно.

«Все», – подумал он про себя.

– Ну, он был вне себя от горя, когда я потеряла ребенка. – Мила говорила спокойно и размеренно. – Хотя, конечно, вслух этого так никогда и не произнес. Ты ведь знаешь, каким он был.

Да, Джордан знал. Именно поэтому впитывал каждое ее слово.

– Первый месяц я с ним не говорила. Как, впрочем, и ни с кем вообще. В конце концов, он признался, что не приходил к нам, чтобы мы сами могли справиться со случившимся. Вместе. Как семья.

Джордан хорошо помнил то время. После несчастного случая отец заходил изредка. Когда Джордан приходил в винодельню, он не искал общения. Сын просто не давал отцу шанса, держал рот на замке, приходил туда только потому, что Мила не хотела видеть его. Впервые он почувствовал в их отношениях отчуждение и злился из-за этого. Мила вела себя так, как его отец после того, как не стало матери.

Задумавшись, Джордан потянулся за бокалом.

– Но потом ты уехал. Мне бы хотелось сказать, что мы с твоим отцом поддерживали и помогали друг другу, но это не так. Я оттолкнула и его. Не хотелось видеться или говорить с ним, ведь он напоминал мне о тебе, о том, чего я лишилась.

Она прочистила горло. Это откровенное признание смутило и ее саму. Джордан был поражен и не стал перебивать.

– Я жила в пляжном домике. В нашем доме оставаться было невмоготу. Я предупредила Грега о своем переезде, мне не хотелось волновать его. Потом прибыли документы, и Грег оказался единственным человеком, который понял и разделил мои переживания.

Она замолкла, переводя дыхание. Ему не в чем ее винить. Ее история полна подробностей, которыми бы она никогда с ним не поделилась, если бы они не условились говорить друг с другом искренне.

– Мне стало очевидно, что твой отъезд дался ему непросто. Конечно, как и тебе, Джордан, как и тебе.

Джордан удивился, неужели лицо выдало его? Неужели ей видно, что он нуждается в ободрении?

– Я рассказываю потому, что ты должен знать это, чтобы жить дальше. Да, ему было больно, но он ни в чем тебя не винил.

– Не думаю, что это действительно так.

– Однако это так.

– Мила, ты не знаешь его так, как я. Ведь он просил меня не уезжать. Предупреждал, что этот поступок разрушит наши отношения. – Его дыхание стало прерывистым. Он одним глотком опустошил свой бокал и понял, что находится под ее пристальным взглядом.

– Пусть и так. Но и ты не знал его с той стороны, которая открылась мне.

Джордан задумался о том, что бы могли означать ее слова, даже собирался спросить, когда она продолжила:

– Постепенно он слабел, терял вес. Сначала я думала – из-за того, что приключилось с нашей семьей. Ведь я и сама похудела, поэтому не придавала этому большого значения. Но потом случился первый сердечный приступ. Когда это произошло, он работал на винограднике вместе с Фрэнком. Как только окружающие поняли, что произошло, его удалось доставить в больницу. Он был не один.

Интересно, намеренно ли она упомянула об этом, но это знание немного успокоило его.

– Потом я, ни минуту не усомнившись, перебралась к нему. Это тот единственный раз, когда он признался, что нуждается в помощи. Так мы и стали жить вместе, я вела хозяйство…

– Как долго это продолжалось?

Прежде чем ответить, Мила немного помолчала. – Между первым и вторым сердечным приступом прошло совсем немного времени. Третий последовал и того быстрее. – Она пристально смотрела ему в глаза. – Это продолжалось не более полугода.

Полгода.

Джордан был оглушен. Его грела лишь мысль о том, что отцу не пришлось страдать так долго, как матери. Они узнали о страшном диагнозе, когда ему было два года, а ей предстояло прожить еще три долгих года. Два года она отказывалась от какого-либо лечения, а в последний сдалась.

Он задумался над тем, каково было отцу смотреть на то, как угасала мать. В то же время он испытывал облегчение оттого, что ему не пришлось видеть муки отца. Облегчение и горячий стыд.

– Он страдал? Отец? Ему было больно?

Вопрос слетел с губ раньше, чем Джордан понял: действительно ли хочет знать ответ? Впрочем, это лишь очередное подтверждение. Он не мог смотреть, как мучаются те, кем так дорожит.

Сострадание в глазах Милы тронуло его до глубины души.

– Иногда. В такие моменты с ним было трудно. Он жалел себя, становился склочным. Хуже, чем обычно. При этом он становился откровеннее.