Фея Альп

— Значит, вы имеете практику также и среди горных жителей? — спросила баронесса. — Неужели вы ездите по этим разбросанным на далекое расстояние усадьбам?

— Нет, я хожу пешком, — простодушно объяснил Рейнсфельд. — В последние годы мне пришлось купить себе маленькую горную лошадку, чтобы ездить в более отдаленные места, обычно же я хожу пешком.

Дама кашлянула и бросила многозначительный взгляд на Эльмгорста, вздумавшего поручить лечение своей невесты какому-то мужицкому доктору; теперь последний уже окончательно упал в ее глазах. Вольфганг понял ее взгляд и сказал, улыбаясь иронически:

— Да, он ходит пешком, а вернувшись домой в бурю и в метель, садится за работу и пишет научное сочинение, которое когда-нибудь еще прославит его. Но этого никто не должен знать, я и сам открыл это случайно.

— Вольф, прошу тебя! — запротестовал Бенно с таким безграничным смятением, что Эльмгорст счел необходимым освободить его от тягостного положения и, сказав, что друг должен идти к больному, дал ему, таким образом, предлог проститься.

Новая трудная задача для бедного доктора! Он справился с ней, как, это он и сам не мог бы сказать; он знал только, что нежная беленькая рука опять была протянута ему, а большие карие глаза смотрели на него почти с состраданием. Потом Эльмгорст подхватил его под руку, счастливо пробуксировал между цветами и статуэтками, и дверь между ними и царством эльфов закрылась. Только в передней к Рейнсфельду вернулось сознание, и он, робко подняв глаза, спросил:

— Вольф… кажется, очень плохо получилось?

— Из рук вон! — сказал Эльмгорст с досадой.

— Я же предупреждал тебя!.. У меня нет никаких манер! — сокрушенно проговорил Бенно.

— Но ведь тебе уже тридцать лет, ты — врач и умеешь держать себя с пациентами очень энергично, сегодня же ты стоял, точно школьник, не выучивший урока!

Эльмгорст принялся отчитывать товарища, а тот покорно сносил его брань; только когда ему стали самым настойчивым образом внушать, чтобы на следующий раз он держал себя разумнее и отбросил смешную застенчивость, он не то испуганно, не то обрадованно спросил:

— Так я могу еще раз прийти?

— Право, не знаю, Бенно, что мне и думать о тебе! Ведь я просил тебя лечить мою невесту, и, разумеется, это дело решенное.

— Но старая дама отнеслась ко мне очень немилостиво, я видел это, — возразил Бенно убитым голосом. — Я боюсь, что фрейлейн Нордгейм тоже думает…

Он замялся и потупился.

— Я не имею обыкновения спрашивать у баронессы Ласберг позволения, когда предпринимаю что-нибудь, касающееся моей невесты, — очень решительно заявил Вольфганг. — Я с самого начала обеспечил себе влияние на Алису. Я так хочу — значит, она будет лечиться у тебя.

Бенно как-то особенно поглядел на него и сказал вполголоса:

— Собственно говоря, Вольф, ты не заслуживаешь своего счастья.

— Почему? Уж не потому ли, что я с самого начала беру в руки руль? Ты не понимаешь этого, Бенно. Тот, кто, как я, вступает без гроша за душой в семью, подобную нордгеймовской, должен или командовать, или играть самую приниженную роль. Я предпочитаю командовать.

— Ты — чудовище, если можешь говорить о том, чтобы командовать таким нежным существом! — гневно воскликнул Бенно.

— Ну, речь идет, разумеется, не об Алисе, у нее в высшей степени кроткий характер, и она привыкла подчиняться чужой воле; я забочусь только о том, чтобы эта воля была исключительно моей. Нечего смотреть на меня так сердито! Я не буду тиранить жену. Я знаю, что ее нужно очень щадить и беречь, то и другое она всегда найдет у меня.

— Да, потому что она принесет тебе миллионы, — с горечью пробормотал Бенно, собираясь уйти, но Эльмгорст удержал его.

— Каково же твое мнение насчет Алисы?

— В настоящую минуту я еще не могу сказать ничего определенного. По-видимому, у нее серьезное расстройство нервной системы, но мне нужно некоторое время для наблюдения.

— Наблюдай, сколько угодно. Так до свиданья!

— Прощай! — коротко сказал Бенно.

Вольфганг вернулся к невесте, а доктор вышел из виллы, крупным шагом пошел вниз с горы и, лишь пройдя довольно значительное расстояние, остановился и оглянулся. Там находилось царство эльфов, и, конечно, там теперь смеялись и шутили над забавным, неуклюжим малым, который каждым своим движением, каждым словом показывал, что ему не место в салоне. Взор Бенно невольно обратился на перчатки, которые всего час назад казались ему верхом изящества, и вдруг, охваченный внезапной яростью, он сорвал с рук ни в чем не повинные желтые «чудовища» и швырнул их в сосновую чащу. Он почувствовал желание отправить туда же и шляпу, но вовремя сообразил, что не может же он таким образом расстаться со всей своей одеждой.

— Ты тут не виновата, старушка! — грустно проговорил он, глядя на свой почтенный головной убор. — У меня нет манер, в этом мое несчастье… Будет ли она тоже смеяться?

Кто подразумевался под словом «она» — осталось нерешенным, но Рейнсфельд чувствовал себя в эту минуту несчастнейшим человеком во всех окрестных горах. Сознание, что у него нет манер, угнетало его, пригибало к земле.

10