Фехтовальщица поскакала прочь. Теперь ей надо было где-то укрыться. К де Санду она ехать опасалась, — в первую очередь ее могли разыскивать именно там; обратиться за помощью к де Белару девушка не смела; оставался де Ларме, но когда Женька нашла его дом, хозяйка ответила из-за дверей, что мушкетер съехал с квартиры.
— Он бросил службу?
— Не знаю, сударь. Он сказал, что нашел квартиру ближе к Лувру.
— Понятно.
Фехтовальщица задумалась. «Что же остается? Может быть, Жильберта?.. Нет. Там меня знает вся улица… Да и где спрячешься в этих ее двух комнатушках? Герцогиня де Шальон?.. Нет, это новая зависимость. Франсуаз наверняка начнет заставлять меня работать на ее протестантов… А если Шарлотта?.. «Божья птичка»… Но повар и Ксавье тоже знают меня… Ксавье — свой мальчишка, а вот Матье… Ничего. Мне бы только достать денег и переодеться».
Женьке, в самом деле, требовалось первым делом сменить одежду. Форма охранника Бастилии была не только опасной, но и сырой. Дождь продолжал лить, и к «Божьей птичке» девушка подъехала совершенно мокрая, будто только что вылезла из реки.
За окнами кабачка, как и везде в этот ночной час, было темно, но Женька стучала в его дверь до тех пор, пока за ней не возникло некоторое движение.
— Кто здесь? — спросил незнакомый мужской голос.
— Мне нужна Шарлотта.
— Хозяйка уже спит.
— А вы кто?
— Я Северин, работник.
— Разбуди Шарлотту, Северин, скажи, что есть новости о Жанне.
— Какой еще Жанне?
— О Жанне. Она знает.
Шаги удалились, потом удвоившись, снова приблизились.
— Кто здесь? — услышала фехтовальщица голос Шарлотты. — О какой Жанне вы говорите?
— О той, которая помогла тебе с «Божьей птичкой».
— Но… но она в Бастилии.
— Нет, уже не в Бастилии. Открой, Шарлотта.
— … Бог мой!.. Северин, убери ружье и иди спать. Это свои, это… от крестной.
Загремел засов, и в дверной проем высунулось бледное лицо Шарлотты и ее дрожащая рука, держащая ночник.
— Боже! Боже!.. Госпожа… вы? — шепотом спросила она.
— Тише, у меня лошадь. Ее нужно убрать куда-нибудь.
— Боже! Боже!.. Так вы… вы…
— Да, я только что сбежала из Бастилии.
— За вами гонятся?
— Нет, успокойся, никто не знает, что я здесь.
— Идемте, зайдете со двора.
Девушки зашли во двор и спрятались в дровяном сарае. Туда же завели и лошадь.
— Боже! Боже! — все причитала молодая хозяйка, и ночник в ее руке продолжал заметно дрожать.
Колебание пламени отражалось на взволнованных девичьих лицах, но каждая из девушек была взволнована по разным причинам.
— Ты не бойся, — сказала Женька. — Я ненадолго. Прикрой меня на пару дней. Осмотрюсь, а потом уйду.
— Но как же?.. Ксавье и Матье знают вас. Я могу укрыть вас только до утра.
— Ну, утром и посмотрим.
— Вы совсем промокли. Что это за куртка?
— Одежда убитого охранника.
— Убитого?.. Это вы его?
— Да.
— … Боже… Я дам вам что-нибудь из своей старой одежды. Идемте в дом.
Шарлотта осторожно провела Женьку в свою комнату, помогла переодеться, принесла остатки ужина и отдала свою постель.
— А ты? — спросила фехтовальщица.
— Я пойду к Матье. Мы давно ночуем вместе.
— Погоди. Сядь со мной.
Шарлотта тихо присела рядом. Хотя побег удался, у фехтовальщицы было скверно на душе. Ей мешали те черные тени, с которыми для его удачного осуществления пришлось вступить в заговор ее совести. Она рассказала об этом Шарлотте. Дочь Бушьера была потрясена, но по-своему, по-житейски. В смерти Дервиля она винила исключительно де Брука, а убийство двух солдат, хотя и ужаснуло ее своей жестокостью, тоже не слишком смутило сознание парижанки, дед которой был свидетелем Варфоломеевской резни.
— Вас хотели неслыханно унизить, госпожа! — воскликнула молодая хозяйка. — Что вы могли сделать? Я вот, простая кабатчица, а тоже однажды ткнула одного наглого шалопая гвоздем.
— За что?
— А взялся задирать мне подол без моего разрешения, хотя так как вы…
— Нужно уничтожить одежду Ренуара.
— Да, госпожа, я спрятала ее в сарае и сожгу на рассвете. Про лошадь скажу, что приблудилась.
— Только сбрую тоже сожги — там знаки Бастилии.
Новая одежда
«Это Монрей, — как только проснулась, стала думать фехтовальщица. — Это он позволил сбежать. Зачем? Ведь, если бы мне вынесли смертный приговор, он бы мог выиграть… Или это я сама сорвалась с крючка, пока он зазевался?»
В окно светило солнце, и день был похож на летний. С улицы доносились людские голоса, шум проезжающих экипажей, лай собак и крики разносчиков. Шарлотты в комнате не было. Ее голос слышался на первом этаже, где она отчитывала какую-то нерасторопную Лизи.
— Но я не могу работать в зале и на кухне, Шарлотта! — пискляво возражала Лизи. — Возьми еще кого-нибудь!
— Помолчи! Мне лучше знать, что делать!
Запахло жареным мясом, но вместе с желанием поесть к горлу в очередной раз подкатила легкая тошнота. «Что же это? — поморщилась Женька. — Может быть, я больна или отравилась этой тюремной едой?»