…Эти сводки читали Ленин и другие руководители страны.
Почему уже тогда крестьянские бунты не опрокинули власть большевиков? В конце почти каждого из сообщений читаем: на подавление выдвинулся вооруженный отряд. Эти отряды откуда-то всегда берутся. Они рядом. И они тоже из местных. Из кого? Из рабочих, бедняков, крестьян, разорившихся в столыпинскую реформу. Парадокс: экономику на бедняке не построишь, но в условиях войны его поддержка может оказаться решающей. Крепкий крестьянин далеко от своей деревни не уйдет. Казаку тоже от родного Дона или от родной Кубани удаляться неохота. Иное дело – голытьба, пополнявшая ряды красноармейцев. Она дойдет хоть до Ганга.
В продовольственной политике большевиков того периода не так уж много «марксизма», больше решений военных, часто грубых, жестоких, неумных, но чрезвычайно энергичных, а иногда… единственных. Комитеты бедноты дали центру хоть какую-то вертикаль в деревне. Однако они рассорили большевиков с крестьянами-тружениками. Последние устали от такой власти. Пора ее менять. Деревня начинает ждать освободителей…
А как надо было?
Как не надо хозяйствовать – понятно. Не надо создавать комитеты бедноты, продовольственные отряды, грабить крестьян разверсткой, чрезвычайными налогами, сажать людей за мелкую спекуляцию и мешочничество.
А как надо?
Приезжают в деревню добытчики продовольствия из города: «Братцы! Помираем». Крестьяне – им: а есть у вас косы с серпами, «мануфактура», соль, спички, керосин? Нет? Разворачивайте оглобли.
Но деваться городу некуда. В следующий раз в деревню приезжает вооруженный отряд. А в другом селе его уже ждут. Первые жертвы подобных отношений между городом и деревней – убитые продотрядовцы, в большинстве своем – обычные рабочие, красногвардейцы. Неотомщенными они не остаются. Вскоре уже и тактика отработана. Приезжая в село, надо первым делом бежать к церкви, «обезвреживать» набатный колокол. После того – по сараям искать оружие. И лишь затем – в амбары за хлебом. Ту и другую стороны как не понять. Что-то сломалось на самом верху.
В Гражданскую на территории бывшей Российской империи действовало больше двадцати разных правительств. О каком способе управления можно пожалеть как об упущенной альтернативе?
Возьмем белый Юг России. По состоянию на сентябрь 1919-го: население свыше 40 млн человек, выход к Черному морю, уголь, нефть, житницы Дона и Кубани, помощь могущественных держав – победительниц в мировой войне. Положим, красную столицу с налету взять сложно. Но можно закрепиться на занятых землях, показать, как надо хозяйствовать. Через год голодная Москва сама откроет ворота. Почти то же у Колчака: территория больше, чем Советская Россия, железнодорожная магистраль, выход к океану, население, не знавшее крепостного права, богатый край, наконец, золотой запас России. Однако и белый Юг, и Колчакия не состоялись прежде всего как административные образования. Военные поражения стали следствием.
Возьмем для примера что-нибудь поближе и попроще. Вот как происходило в Поволжье.
В июне 1918-го на штыках восставшего чехословацкого корпуса в Самаре берет власть так называемый Комуч – Комитет членов Учредительного собрания. Около 60 учредиловцев-эсеров собираются в городе на Волге. История Учредительного собрания продолжается.