Фелисетт

Глаза Августа бегали от спидометра до полномерной карты местности на мониторе значительно чаще необходимого. Но можно ли было винить его в нетерпении – единственный ребенок сейчас на «Фелисетте», подвергается опасности каждую секунду, пока немыслимый зверь остается в живых. Руки все крепче сжимают руль и рычаги управления, а каждое его движение так и кричит о возрастающем напряжении. Они едут слишком медленно, неприятно думает он про себя, борясь со страхом совершить из‑за этого немыслимое – подвести Нору, что выльется в трагедию. А еще он закономерно ругает себя за согласие ехать на этом транспорте, вместо того чтобы настоять… а может, и вынудить Холда взять летный транспорт, тем самым троекратно сократив время пути до так не вовремя упавшего корабля. Но виду Август не подает, как и не причитает и не ругается – все это в голове, где ключевым аргументом выступает напоминание самому себе: порой он все‑таки перегибает палку. С трудом, почти презирая себя, он все же старается построить барьер от власти чувств, прекрасно зная необходимость включить отчаянный идеализм, где приоритет – скорейшее окончание спасательной операции. Все это для него неестественно, больно и даже противно, а ярлык предателя постукивает со всех сторон. Но тут встревает и закрепляется очень простое и действенное – нельзя оттягивать момент встречи с Норой, а значит, ошибки недопустимы.

– Нора будет в порядке. – Август не хотел это слышать, но Холд не спрашивал, а просто высказался очень уж убедительным тоном. – Ты все правильно делаешь.

Эти слова обоим показались неуместными. И это все при бронированном транспорте, внутри которого идеально глушится шум снежной бури, а движения его почти всегда плавные и беззвучные. Два прямоугольных стекла впереди, два по бокам, приборная панель во всю ширину передает множество показателей. Внутреннее освещение выключено – они, можно сказать, почти в темноте, что позволяло видеть благодаря внешним мощным фонарям путь на километры вперед, причем прямо сквозь бурю. Тесновато, конечно, но зато вполне уютно, оба, можно сказать, ужаты в креслах.

– Так кто это был? – скупясь на эмоции, спросил Август, не сводя глаз с дороги.

– Я не знаю. Очень похож на человека, думаю, либо кто‑то переживший мутацию на планете, либо здешнее антропоморфное животное.

– Но оно убиваемо?

– Да. Вполне.

– Все это кажется мне уж слишком неприемлемым. Поводов для беспокойства чересчур много, а мы тут и суток толком не провели, – слегка с упреком вырвалось из Августа.

Холд ответил после минуты молчания:

– Меня беспокоит куда больше вопросов, чем ты думаешь. Но разве я паникую?

Оба переглянулись. Такой ответ Август воспринял уж слишком неуместным, даже неуважительным.

– При всем уважении, но я сейчас говорил не про вас. Паника – это слишком громко, но направление верное, потому что если ее не обуздать, наша работа не будет выполнена, а чтобы ее обуздать, нужно признать. – Надлом в голосе удивил даже Августа.

– Слишком многопарно прозвучало, тебе не кажется? – Удивительно, но ноты заботы проявились в интонации Холда. – У нас есть вполне материальный противник, как и есть оружие для его устранения. Сейчас заберем выживших – если они есть – и закончим дело.

– Если только новых проблем не прибавится.

– Раньше ты никогда не драматизировал, не стоит начинать и сейчас.

– «Раньше» моя дочь не находилась на передовой.

Тут важно отметить контекст: ранее, вплоть до этого момента, Август относился к Холду не более чем как к начальнику, пусть заслуживающему доверия и уважаемому, но начальнику. Он знал границы дозволенного, а следование правилам и субординации устраивало более чем. Но все начало плавно меняться как раз на «Фелисетте». С момента прилета он не без интереса наблюдал отношения своего работодателя и его сына и увидел того с иной, более человеческой стороны. Это не могло не осесть в мыслях, пусть по чуть‑чуть, но уверенно закладывая иной угол отношения к Холду.

– Я никогда не ставил под сомнение ваше руководство, приказы… даже советы. Особенно в сложные моменты – а мы с вами посещали много мест, где требовалась суровая рука дисциплины. Я всегда верил вам. Даже когда не был согласен, я был на вашей стороне. Но сейчас я считаю должным высказать свое несогласие с…

– Так, успокойся и выслушай! – неожиданно прервал его Холд. – Твои переживания – это нормально, иначе ты был бы плохим отцом. Но нужно быть не только отцом, но и лидером, тем, кто готов будет взять чуть больше, чем другой. Мы далеко, сами по себе, нужно учиться, адаптироваться.

– Звучит так, будто бы вы готовите себе замену.

С учетом того, что Холд так и не рассказал ему о болезни, слова Августа, попав прямо в сердцевину поездки, удивили его. Старик был будто бы пойман с поличным, но скрывал это, как всегда, умело, что подвигло его протеже даже кинуть отклик:

– Сэр, вы в порядке?