Фелисетт

Лицо Холда оживилось, мышцы выдали тот танец мимики, который Нил никак не мог ожидать. Всплески сочувствия сменялись горем от трагедии, оставляя в итоге большую долю времени на простое человеческое прощение. И тут Нил решил далее не тянуть, а отдаться вроде бы идеальному моменту для кое‑чего важного, должного произойти уже вот‑вот, поскольку надобность продолжать отпала, да и сам он немного хотел сбросить этот груз знаний с плеч, куда сам же их и возвел.

– А ведь я солгал тебе. Да. Случилось это так странно и естественно, сам даже не сразу понял, как пришел к этой… этой бредовой, но, как показала практика, вполне продуктивной лжи. – Лицо Холда была вновь каменным, а глаза бездонно смотрели на Нила. – Я много раз думал, как же пробить твою броню, твой долбаный эгоизм вместе с твоей властностью. Казалось, тебя ничто не возьмет. Я хотел этого для себя, чтобы доказать, что ты всего лишь человек. Да, вот о чем думал взрослый мужик, представляешь? Не о жене или сыне, а об этом. Ты всегда доминировал надо мной, а я никогда не мог прыгнуть выше твоей головы. И тут, как только ты упал с крыши, на меня упало озарение. И я одним только предложением низверг тебя до простого смертного. Поздравляю, ты не умираешь. Но не это главное – уверен, ты это быстро примешь, контекст наших отношений тебе лучше меня понятен. Главное – за этот краткий промежуток времени, когда ты думал о скорой старухе с косой, ты был лучшим человеком, чем когда‑либо. Ты стал внимательнее, заботливее, стал думать не только о себе. Вроде бы мелочи, но я замечал эти мелочи, как и замечал твое падение до обычного человека, полного страхов и сомнений, а главное – сожалений. И я корю себя лишь за то, что не сделал этого раньше. Лишь когда ты знал о грядущей смерти, реальной и по конкретной причине, ты смог стать нормальным, обычным человеком. Ну а если тебя это ничему не научило даже на старости лет, то значит, сказанное мной на тебя точно не повлияет.

Холд заплакал. Искренне и чуть ли не жалостливо, он просто навзрыд залился слезами. Искренность не могла быть поставлена под сомнение, а набор подтекстов этого события неисчислим. Холд будто бы был благодарен за возможность принять заслуженное наказание, а потом и простить самого себя. С одной стороны, его разрывало от неприятной правды, сказанной сыном, что лишь так он смог стать человеком. С другой – он смирился со смертью, принял все, согласившись с заслуженной карой… И вот ее отняли, низвергнув его вновь в мир живых. Никто бы не захотел пережить такое, особенно в таком возрасте, когда уже закономерно хочется подвести итог и осознанно встретить конец своей истории.

Нил молчал, смиренно наблюдая за самым ярким эмоциональным всплеском отца. Проходит несколько тяжелых минут, и залитые влагой морщины и всхлипы медленно преображаются в почти истеричную усмешку, а после и плавно поддаются обузданию, оставляя Холду радостное принятие.

– Странно прозвучит, если скажу, что горжусь тобой? – Холд улыбнулся, глаза сияли. – Я серьезно. Знаешь, сколько раз меня пытались обмануть? Пытались убить и сломать?! Пфф, не сосчитать. А ты… ТЫ! Хах, родной сын взял и просто победил, а я даже и не заметил самой битвы.

Холд импульсивно кивал, искренне гордясь и вкушая это самое приятное поражение, все еще свыкаясь с абсолютной победой. А знаете, почему он считает все это победой? Именно теперь сын во всем превзошел отца.

– Знаешь, – начал Нил внушительно, – я тут понял, что между ними и тобой стою я. Ближе меня у тебя никого нет, и если что‑то происходит, то лучше я буду… неким фильтром, который, кстати говоря, защитит и тебя от остальных. Мы тут в очень щекотливом положении. «Фелисетт» – это на какое‑то время наше убежище. А ты… ты все же мой отец.

Да, впервые за долгие годы Нил назвал Холда не по имени, а именно по статусу, что стало для старика важнейшим событием. Он уже и позабыл об этой тонкой связи, давно начав относиться к сыну скорее как к должному, а не желанному. И вот одно слово все изменило, будто бы рассеяв тьму и наконец показав и дав на пробу то уникальное для родителя.

– Да и за последний день ты сделал огромный шаг навстречу людям, а такое не хочется обесценивать. Авось дальше еще удивишь, да? Я бы на это посмотрел.

– Я бы тоже, сын, я бы тоже. Я горжусь тобой, это правда, я горжусь и всегда гордился. И… я знаю, это будет банально и, может, слишком смазливо, но когда‑нибудь, я надеюсь, ты простишь меня за все. Особенно за то, что я… я был плохим мужем. Твоя мама заслуживала лучшего. Прости и за это, я принес ей много горя.

– Когда‑нибудь.

– Да. Когда‑нибудь – это сойдет.

С минуту они молчали. Не удивительно: такой момент если и можно было представить, то лишь в самых утрированных мечтах, да и то ненадолго.

– Спасибо, сын. За еще один шанс.

– Это я тебя должен благодарить. Если бы не ты, то неизвестно, что бы со всеми нами было. Хотя признай, тебя ведь так и тянуло вложить в это задание наше воссоединение и вот это вот все?

– Да. А разве ты поступил бы иначе на моем месте?