Фенэтиламины, которые я знал и любил. Часть 1

Видя Шурину любовь, потребность в вас, его тревогу, какое-то время назад я отправила вам письмо, письмо, которое мне было очень непросто написать. Я говорила о многих обстоятельствах своей любви к Шуре, которые были выбраны не мной, но, не приняв которые, я не смогла бы быть с ним. Я не могла решить, как будут развиваться ваши с ним отношения. Впрочем, у меня был выбор - посылать вам письмо или нет. И чтобы облегчить свое сердце и душу, я предоставила вам своеобразные заверения, которые любящая женщина желает Получить и, разумеется, никогда - почти никогда - не получает от своей соперницы. Я сказала вам, что мужчина, которого я люблю, любит вас. Кто мог просить бы большего, Урсула?

После того, что вы сделали потом и, в особенности, за последние две недели, я больше не могу смотреть на вас глазами Шуры. Я верю в ваш ум, но не верю в вашу интуицию. Я верю в то, что вы нуждаетесь в любви, но я отказываюсь верить в вашу способность на подлинное, глубокое и продолжительное чувство. Я могу поверить в ваши страдания и внутренний конфликт в условиях необходимости выбора между мужем и любовником, но я уже не уверена в том, что за этим стоит нечто большее, чем нужда в драматических - эмоциональных - переживаниях. Они делают вашу жизнь захватывающей, а письма и телефонные звонки позволяют поддерживать эту иллюзию. Драматические переживания подпитывают вас, не дают угаснуть искре в вашей жизни. И, что самое главное, благодаря им Урсула не теряет уверенности в собственной неотразимости.

Пока я пишу эти строки, может быть, вы на самом деле летите к Шуре. Может быть, я угадала, что вами движет, возможно, и нет. Скорее всего, вы совсем не осознаете их. Но я не верю в то, что вы приедете к нему, изменившись в такую сторону, как надеялся и продолжает надеяться Шура. Не думаю, что вы способны на эти перемены или достичь такого уровня зрелости. И здесь я ничего не могу поделать. Я могу лишь пожелать, чтобы вы смогли понять и признать существующую на самом деле настоятельную необходимость освободить Шуру.

Я желаю вам добра, Урсула. Но ничего не поделаешь - я люблю мужчину, который любит вас. И я хочу увидеть, что всю оставшуюся жизнь его будут любить так, как способен любить он.

Прощайте.

Элис Парр»

Я подумала, что не стану рассказывать Шуре о письме. Может быть, когда-нибудь, но не сейчас. В этом случае оно не достигнет своей цели. Я отправила письмо на следующее утро, когда ехала на работу.

Я не спросила Шуру о встрече на будущих выходных, а он не пригласил меня на Ферму. В его душе был полный мрак, и он намеревался справиться с ним самостоятельно, как сделала бы и я на его месте.

В воскресенье, во время нашего телефонного разговора, он дал выход своей горечи: «Не думаю, что когда-нибудь допущу, чтобы нечто подобное случилось со мной снова. Я больше не собираюсь позволять себе быть таким уязвимым. Ничто не стоит такой боли. Ничто и никто».

Я всмотрелась внутрь себя, чтобы найти правильные слова и подходящий тон. Я стала говорить слова, которые шли у меня от сердца: «Шура, не глупи. Об этом просто больно говорить, но ты ведь чертовски хорошо знаешь, что не будешь отгораживаться от жизни лишь из-за одного предательства. Да, это заставляет страдать и сердиться на себя за свою доверчивость, но это не значит, что ты совершил преступление; ты любил, а нормальные люди, влюбившись, начинают доверять».

- Я не знаю. Не перестаю удивляться тому, как мог человек с такими мозгами, которые, как предполагается, есть у меня, не разглядеть...

- Шура, - сказала я с мягкой настойчивостью, - ты человек. Ты был влюблен. Любовь - это непонятная болезнь, гораздо сильнее изменяющая восприятие, чем твои психоделики. С тобой такого не случалось прежде, если исходить из того, что ты мне сам рассказывал. С большинством такое происходит хотя бы раз в жизни - когда человек влюбляется и чуть-чуть слепнет. И все люди делают похожую ошибку. Это не имеет ни малейшего отношения к логике или к уму.

- Возможно, ты права, но сейчас я чувствую себя так, словно передо мной вдруг открылось все, чего я раньше не видел. Теперь я другими глазами смотрю на все ее письма, в которых раньше многого не понимал. Я вел себя, как зациклившийся мальчишка, способный видеть и слышать лишь то, что хотел я сам. Что за идиотизм!

Впервые с начала разговора мне показалось, что он выпил вина; я заметила нотки нарочитой пренебрежительности в его голосе. О, черт. Я должна быть там.

- Мне бы хотелось быть рядом с тобой, дорогой, - сказала я, вложив в свои слова побольше нежности. - Конечно, мой приезд целиком и полностью зависит от тебя. Но, пожалуйста, почувствуй мое тепло. Ты не один в этой ситуации, не забывай об этом».

- Спасибо, дружок. Сначала мне нужно в какой-то степени пережить это самому. Прежде чем я попрошу тебя приехать.

- В конце концов, Шура, - сказала я неохотно, - нельзя исключать возможность того, что она действительно обдумывает какие-то очень сложные проблемы и что она все еще может приехать и остаться с тобой, разве нет?