Феникс

Айбин продолжал демонстрировать возможности своего барабана. Сначала раздавались лишь пульсирующие удары, потом родились мелодии. Я ощутил странный сладковатый аромат, наверное, он шел от добавок, которые Айбин бросил в костер. Ритм усложнялся, и я уловил вторжение новых ритмов и созвучий, одновременно менялась высота тона. Сладковатый запах усилился.

— Нужно играть на барабане в течение нескольких часов после того, как он настроен, чтобы кожа на раковине окончательно натянулась, — добавил Айбин, ни на минуту не останавливаясь. Его голос сливался с ритмами, иногда поднимаясь над ними, иногда поддерживая снизу, и я лениво размышлял, что тому причиной: изменение высоты тона или голос музыканта чудесным образом связан с барабаном? — Затем шнуры необходимо увлажнить эмульсией, сделанной из сока плакучего вяза… и они начнут отзываться на частые и редкие удары… так что звук начнет исходить из самого барабана… Ликуда вызывает танец или заклинание, что, по сути, одно и то же… некоторые самые старые барабаны лучше всего звучат из-за того, что раковина поглощает звук, поэтому после многих лет… последний раз, когда я пробовал один из этих ритмов, мне пришлось взять барабан в долг…

— Босс, кажется, он сказал «сон-трава»? Босс?

Затем мне захотелось прилечь, и я начал падать, мне показалось, что я прохожу сквозь ветки, не касаясь их. И я услышал, как кто-то сказал:

— Смотрите!

Но я не помнил, как упал на землю.

УРОК ЧЕТВЕРТЫЙ. ПРОВЕДЕНИЕ ДОПРОСА

Быть цивилизованным для тсерлорда — значит придерживаться дуэльного кодекса. Быть цивилизованным для драконлорда — значит не забывать о тонкости обхождения, участвуя в массовых убийствах. Быть цивилизованным для йенди — это постоянно заботиться о том, чтобы никто не знал его истинных намерений. На земле моих предков быть цивилизованным — значит никогда не пить красного вина крепостью менее сорока пяти градусов и более пятидесяти. На островах собственные представления о цивилизованности, и я решил, что мне они нравятся.

— Мы цивилизованные люди, джарег, — сказал человек, проводящий допрос, под бровями которого можно было поместить кукурузный початок. — Мы не бьем и не пытаем пленников.

Из всех возможных ответов я выбрал быстрый кивок. Его рот дернулся — и я задал себе вопрос, успею ли познакомиться с ним настолько, что научусь понимать его мимику.

— С другой стороны, — продолжал он, — ты можешь смело рассчитывать на то, что будешь казнен.

Впрочем, если посмотреть повнимательнее — не такие уж у него и кустистые брови; они только казались такими из-за высокого открытого лба. Больше всего он походил на атиру, да и манера поведения вполне соответствовала: холодная, рациональная и отстраненная.

— Казнен за что? — поинтересовался я.

Он проигнорировал мой вопрос. Мы оба знали, за что, и если я не пожелал признаться в содеянном, что ж, это мое дело.

— Я пришел к выводу, что ты либо наемный убийца, либо фанатически предан своему господину или некому делу. Быть может, если ты согласишься с нами сотрудничать и расскажешь об обстоятельствах, которые привели тебя сюда, мы сохраним тебе жизнь. Маловероятно, но возможно.

Он говорил очень похоже на моего друга Маролана. Вам еще предстоит с ним встретиться.

Я снова заявил о своей невиновности, но он жестом прервал меня.

— Обдумай мои слова, — продолжал он и медленно поднялся на ноги. — Мы дадим тебе время на размышление, но не слишком много. Я еще вернусь. — И он оставил меня в одиночестве.

С чего начать мой рассказ? Поведать вам о времени, месте или обстоятельствах? Выберем время. Я провел здесь уже три дня, меня постоянно посещали разные люди, которые заботились о моем здоровье. Сегодня я впервые сумел самостоятельно, не держась за стену, пройти шесть шагов до стоящего в углу ведра с нечистотами. На большее я еще не был способен, но гордился и этим достижением.

Мне удавалось отличить день от ночи благодаря узкому оконцу, находящемуся в кирпичной стене на высоте восьми футов. Окно перекрывали толстые горизонтальные прутья: я подозревал, что их приделали уже после того, как здание было построено, — возможно, совсем недавно, скажем, дня три назад. Я отметил их возможную ненадежность.

Очевидно, помещение не предназначалось для содержания пленников, но вполне подходило для данной цели. Дверь была толстой; судя по тому, что я слышал, когда она открывалась, снаружи имелся железный засов. В комнате стояла слишком длинная койка. Матрас показался мне мягким и шуршал всякий раз, когда я поворачивался на другой бок. Мне дали коричневое бесформенное одеяние, сделанное из кожи какого-то животного. Уж не знаю, обычное ли у них дело забирать у пленников всю одежду или они нашли в моей такое количество оружия, что пришли к выводу — и не ошиблись, — что им никогда не удастся найти все. Меня оставили босым, чего я не любил с самого детства.