Феникс и ковер

— Мамин кэб! — закричала Антея, посмотрев в окно. В следующий момент Феникс ретировался в одному только ему известное укрытие, Сирил зажег свечи, и в комнату вошла сияющая от радости мама.

Ей ужасно понравились подарки, а что до истории с совереном дядюшки Реджинальда, то она восприняла ее совершенно спокойно и даже не без удовольствия.

— Милый старина ковер! — промолвил, засыпая, Сирил.

— Вернее, то, что от него осталось, — поправил его Феникс с гардины над окном.

Но Сирил уже спал и ничего не слышал.

Глава XI. НАЧАЛО КОНЦА

— М-да, ничего себе! — сказала мама, разглядывая шитый-перешитый, чиненный-перечиненный, да к тому же еще и подбитый ослепительно канареечного цвета американской клеенкой ковер, смирно лежавший на полу детской. — Должна вам сказать, что я еще никогда в жизни так сильно не прогорала на покупке ковров.

Сирил, Роберт, Джейн и Антея выразили свое несогласие дружным простестующим «О!». Мама быстро взглянула на них и сказала:

— Я, конечно, не отрицаю, что вы замечательно починили его. От клеенки, например, я вообще без ума. Ах, вы мои милые маленькие помощницы!

— Мальчики тоже помогали, — благородно вставили маленькие помощницы.

— И все-таки я отдала за него двадцать два шиллинга и девять пенсов. Ковры за такую цену должны держаться по крайней мере лет двести. А вы только поглядите, на что он стал похож за каких-то два месяца! Просто ужас какой-то! Ну ничего, мои дорогие, вы сделали все, что могли. Я думаю, мы купим вам взамен кокосовую подстилку. Коврам, похоже, не очень-то сладко приходится в этой комнате, прравда?

— Но, мамочка, мы же не виноваты, что наши ботинки такие прочные и надежные, а ковры — нет? — спросил Роберт, и в голосе его слышалось гораздо больше печали, чем возмущения.

— Ну, конечно, милый, вы в этом нисколько не виноваты, — сказала мама, — хотя, конечно, их можно менять, когда возвращаетесь с улицы. Но это я так, к слову. Мне бы ужасно не хотелось ругаться с вами в первое же утро после моего возвращения… О Боже мой, Ягненочек, да как же это тебя угораздило-то?

Разговор проистекал за завтраком, на котором присутствовал и Ягненок. Нужно сказать, он вел себя на редкость пристойно — до того самого момента, пока все остальные не принялись разглядывать ковер и, таким образом, оставили его без присмотра. Естественно, что не воспользоваться таким моментом было бы просто смешно, а потому Ягненок немедленно опрокинул себе на голову стеклянную розетку с чрезвычайно липким ежевичным сиропом. Потребовалось немало наполненных визгами и писками минут, а также самое непосредственное участие всех присутствующих в комнате, чтобы очистить его от сиропа, а затем очиститься самим (ибо очищать Ягненка от сиропа — одна из самых грязных работ на свете). Когда же с этим наконец было покончено, предыдущий разговор насчет никудышности ковра и возможной его замены на кокосовую подстилку начисто вылетел у мамы из головы. Дети дипломатично решили не напоминать ей о нем.

После того, как Ягненок вновь приобрел человеческий вид, мама передала его на попечение четверых детей, а сама отправилась в кабинет ломать голову над запутаннейшим хозяйственным отчетом, составленным кухаркой на клочке грязной бумаги и призванным объяснить, каким образом от всех денег, что мама переслала кухарке неделю тому назад, осталось всего лишь пять с половиной пенсов плюс куча неоплаченных счетов. Уже через час ее волосы были растрепаны, пальцы перепачканы чернилами, а голова болела, как от сильнейшей мигрени. Мама была очень умная, но даже она оказалась бессильна понять хоть что-нибудь в кухаркиных каракулях.

Ягненок же ужасно обрадовался тому, что его оставили играть со старшими братьями и сестрами. За прошедшие две недели он их ни капельки не забыл, а потому тут же заставил играть с собой в старые добрые игры типа «Вертящаяся комната» (Ягненка берут за руки и крутятся с ним на месте до помрачения рассудка) и «Лапа и крыло» (Ягненка берут за руку и за ногу и проделывают то же самое, что и в «Вертящейся комнате»). Но больше всего ему понравилось «Восхождение на Везувий». Это драматическое игрище заключается в том, что ребенок хватает вас за руки и начинает взбираться вам на плечи (вершину вулкана). Как только его пятки начинают бить вас по ушам, вы издаете самый ужасающий вопль, на какой только способны (то есть, начинаете извержение вулкана), и, мягко опустив ребенка на пол, принимаетесь катать его по ковру (что символизирует разрушение Помпеи).

— Но все-таки нам нужно прямо сейчас договориться о том, что отвечать маме, когда она снова заговорит о ковре, — сказал Роберт, разрушив Помпею в десятый раз и останавливаясь немного передохнуть.

— Вот вы и договаривайтесь, если хотите, — сказала Антея, — а мы с моим маленьким утеночком пока поиграем в «зверопесенки». Ягненок, золотце, иди к своей Пантерочке!