Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст

Использование труда заключенных для выполнения хозяйственных работ – практика, принятая во многих юрисдикциях, но именно институционализация властных полномочий среди заключенных в СССР привела к тому, что коммунальный быт в отряде никогда не соответствовал демократическим моделям коллектива. А. Т. Марченко так описывает собрание своего отряда в мордовской колонии в 1960-х годах: «В бараке полно народу, согнали всех, кого смогли. За столом – президиум, председатель ведет общее собрание отряда. В президиуме заключенные, рядом с ними – начальники отряда. Демократия! На повестке дня – выборы в Совет Коллектива. У кого есть предложения?» Описав процедуру единогласного избрания заранее определенных кандидатов, Марченко продолжает: «Почему так? Очень просто. Ведь на самом деле кандидатуры предлагают не зэки, а администрация через “своих”, заранее подготовленных людей. Хочешь не хочешь, начальство все равно настоит на своем, и в Совете будут те, кто нужен начальству» [Марченко 1993: 145–146].

Триада коммунального быта и труда, самоорганизации и системы административно регулируемого избрания «старост», сложившаяся в ГУЛАГе, ныне составляет основу управления заключенными в исправительных колониях. Отряды, к которым приписывают заключенных, размещаются в общежитиях, и в каждом из них начальником является также заключенный (завхоз или старшая дневальная), назначенный руководством. Этого заключенного поддерживают его помощники и комитеты самоорганизации, в ведении которых находятся различные хозяйственные и прочие функции: пожарная безопасность, образование, энергосбережение, охрана труда, социальная поддержка, чистота и опрятность, наставничество, а также, до отмены этой функции в 2009 году, дисциплина и порядок. Примерно 30 % заключенных являются членами комитетов самоорганизации, хотя далеко не все они – активисты. Совет коллектива, о котором говорит Марченко (в наши дни – «отрядный коллектив»), состоит из заключенных-начальников и председателей комитетов самоорганизации. Он направляет своих представителей в комитет коллективов всей колонии.

Коммунальный быт лишает заключенных личностного пространства и возможности уединиться, и эта проблема усугубляется переполненностью общежитий, отсутствием дверей в ванных комнатах и строгим пространственно-временным контролем в группах. Помимо проблем с личностным пространством, тюремный коллективизм усиливает у заключенных чувство незащищенности и страха. По словам одного осужденного, отбывавшего наказание в нескольких колониях строгого режима, «российская колония – это место, в котором правит страх, и в какой-то степени страх поощряется администрацией». Описывая жизнь в отряде, он продолжил: «Это постоянный страх – уже привычный, так что ты перестаешь в какой-то момент о нем думать, его осознавать. Это очень опасное место, это как идти по тонкому льду».

Это утверждение напоминает жалобы заключенных в Великобритании, полагающих, что нынешняя тюрьма – это «гораздо более тяжкий труд», чем прежде, потому что заключенным теперь приходится нести ответственность за собственную реабилитацию. Заключенные должны хорошо себя показать, чтобы заработать хорошую характеристику и соответствующие привилегии, а в конечном счете и условно-досрочное освобождение. Значит, им приходится очень осторожно вести себя с персоналом: когда вопрос стоял лишь о физических издевательствах со стороны персонала, им было, по-видимому, все-таки проще [Crewe 2011: 509–510]. Нечто подобное существует и в российских колониях, но усугубляется еще и тем, что, наряду с психологическим давлением, может сохраняться и физическое; кроме того, давление свойственно и для взаимоотношений с другими заключенными, а не только с персоналом.

Тюремные субкультуры и соответствующие иерархии власти, накладывающиеся друг на друга, составляют основной фактор, из-за которого рядовые заключенные в российских пенитенциарных учреждениях не чувствуют себя в безопасности. Принято считать, что преступные группы в колониях произошли от «воров в законе» времен ГУЛАГа, но исследования современных тюремных субкультур обнаруживают различные тенденции, в том числе и основанные на отрицании «воровского закона» в его изначальном виде [Анисимков 2003; Антонян, Колышницына 2009; Oleinik 2003]. Но какой бы ни была их позиция в отношении исторически сложившихся стереотипов, именно от преступников-рецидивистов зависит качество жизни каждого заключенного в отряде. Цель преступников состоит в том, чтобы обеспечить себе комфортную жизнь, а для этого нужно, чтобы другие заключенные удовлетворяли их потребности, например отдавали свои посылки или добивались послаблений от лагерного начальства. Вот что говорит мой информант: «Очень страшно сказать нет: они могут сказать тебе не выйти на работу или начать голодовку и отказаться от еды, и это уголовники, которые заставляют всех себе подчиняться».