Феномен Солженицына

Опять выпадение из языкового фона… И опять же – ни единого коренного русского слова, а ведь тут – как бы уместно!..

«Кошмар»(1885).Невольно сопоставляю этот рассказ с «Архиереем». На 16 лет раньше того написан, а насколько жизненней взята церковная проблема, в её современном положении. И еще было бы значительней, если бы весь рассказ и был посвящён ей, не вставил бы Чехов, совсем отвлекающее, этот эпизод с докторшей, полощущей белье…(Александр Солженицын. Окунаясь в Чехова. Из «Литературной коллекции». «Новый мир», 1998, № 10)

Если первые два замечания ещё можно – с грехом пополам – счесть личными, субъективными, чисто вкусовыми, то в третьем, относящемся к чеховскому рассказу «Кошмар», уже отчётливо проступают стереотипы мышления именносоветскогоредактора, твёрдо стоящего на платформе социалистического реализма («…взята церковная проблема в её современном положении…»).

Дальше – больше:…

«Мужики»(1897).Чехова с годами всё больше тянуло не на короткие стройные рассказы – а на повести. Таковы и «Мужики». Даже это и не повесть – а цепь несвязанных эпизодов, сбор очерков…

Весь этот сбор очерков претендует насуммарноесуждение о русской деревне, – и тут Чехов впадает (как и Горький, как за ними и Бунин) в ошибку слепоты: остаётся непонятным: кто же кормит Россию? и на чём изобильная Россия стоит? Чехов истрачивает талант если не в ложном (нет, не в ложном), то в искривлённом направлении. Упускается – тот глубокий смыслтрудаи живойинтерес к труду,который и держит крестьянство духовно, и веками.

(Там же)

Но и это ещё только цветочки.

В полной мере кровное родство – даже тождество – солженицынской эстетики с эстетикой соцреализма открывается нам, когда дело доходит до его размышлений о вскользь уже упомянутом им чеховском рассказе «Архиерей». Тут он уже, как выразился бы в этом случае Зощенко, развернул свою идеологию в полном объёме:…

«Архиерей»(1902).Из самых поздних рассказов Чехова и считается его шедевром. Но меня – всегда это удивляло, я никак не вижу тут шедевра.

Не понимаю – смысла выбора главного персонажа. Архиерей? – тогда всё-таки это не может не быть и рассказ о Церкви?

Есть. Церковная служба, несколько раз. С теплом – к виду службы, к звону, как уже мало принято было в русской литературе в то время. И даже – с верным ощущением её вневременности («Казалось, что это всё те же люди, что были тогда в детстве и в юности, что они всё те же будут каждый год»). И службы особенные – Страстной недели и на фоне весёлой весны. Это – хорошо.

Но всё это можно было дать – и от священника, от дьякона, и просто от прихожанина. Зачем понадобился архиерей, да ещё развитой (ли)? Так, может, автор хочет хоть как-токоснуться изнутри – кричащих, больных (и губящих Россию) проблем русской православной Церкви? Её бюрократическая колея, так видная архиерею? господство над ней государственной власти? обер-прокурора над Синодом, без обер-прокурора невозможна даже хиротония епископа? А епископ не свободен у себя в епархии – ни в назначениях-увольнениях, ни в открытии приходов. Да епископом вертят чиновники синодальной канцелярии, да даже епархиальной. И – возможен ли сильный епископ при этой системе? И беспрерывное перемещение епископов с кафедры на кафедру, и тем большая роль чиновников консисторских? – Во всей этой недостойности – возможна ли разумная, твёрдая и спасительная для верующей массы роль епископа?

Кажется, вот эти проблемы только и были важны в жизни архиерея? Но ни о чём об этом в рассказе вовсе нет! (И о тех проблемах – хоть задумывается ли автор? Не угадать.) Единственно: «десятки тысяч входящих-исходящих бумаг», да – «благочинные ставят священникам, даже их жёнам и детям, отметки по поведению».

Только текут перед архиереем просители: грубые, скучные, глупые, иные плачут – да хоть о чём же? Неизвестно. «Он выходил из себя, сердился, бросал на пол прошения». «Его поражала пустота, мелкость всего того, о чём просили». Да как это может быть?!