Феноменологическое познание

ФЕНОМЕН — Специфика этого понятия легче всего уясняется от обратного. Феномен не есть "вещь", существующая вне сознания и аффицирующая чувственность, но он не есть и "вещь" как "совокупность образов", "пучок представлений" или "комплекс ощущений". Сознание, будучи всегда направленным–на, направлено на вещь, которая явлена ему именно как вещь, но данная в смысловом единстве ее переживания. Феномен, следовательно, есть самообнаружение и самополагание вещи в потоке сознательных переживаний, где вещь полагает себя целиком как таковая в модальности самоочевидности. Отсюда понятно, что адекватное уразумение возможно здесь лишь на уровне допредикативного опыта; феномен — не конструкт и не теоретическое примышление, а ясное неискаженное переживание вещи в ее первозданности. Редукция начинается уже здесь, ибо только устранив мыслительные стереотипы, сводящие опыт к ощущениям, можно вернуться к прозрачности простого восприятия, видящего в вещи саму вещь, а не комплекс "методологических" ощущений. "Для каждого, только не для путаных философов, является абсолютно самоочевидным, что вещь, воспринятая в восприятии, есть сама вещь, в своем самоличном бытии" [61].

ФИЛОСОФИЯ — Философия, для Гуссерля, — "универсальная наука о мире", а философ — "функционер человечества". Это значит, что кризис философии с неизбежностью приводит к кризису жизни во всех ее срезах: духовном, социальном, личном. Тема кризиса, особенно в поздних работах Гуссерля, разыграна в тональности подлинного трагизма. "Вместо единой жизненной философии мы имеем безбрежно разросшуюся, но почти не связанную друг с другом философскую литературу; вместо серьезного разбора полемизирующих теорий, которые и в споре проявляют свою внутреннюю взаимосвязь, общность основных убеждений и непоколебимой веры в действительную философию, мы имеем внешний лоск реферативных и критических сообщений, заменивший серьезное совместное и взаимонеобходимое философствование… Есть еще и философские конгрессы, на которые собираются философы, но, увы, не философии. Им недостает единства духовного пространства, где они могли бы существовать друг для друга и воздействовать друг на друга" [62]. Философию покинул "дух радикализма философской самоответственности"

, и вместо того, чтобы притязать на универсальное (а значит, первоначальное, в строгом смысле, принципиальное) знание, ее честолюбие не простирается дальше логико–методологического обслуживания позитивных наук, которые сами суть "наивности более высокого ранга, продукты умной теоретической техники", погрязшие в "проблемах оснований, парадоксах и непонятностях" [63]. Выход из этого тупика (

"героизм разума") возможен лишь на путях к этосу радикальной автономности и самоответственности, к самосозиданию, без которого никто не может приобщиться к философии [64]. "Наибольшей опасностью для Европы является усталость. Если мы, как "добрые европейцы", будем бороться против этой опасности опасностей с тем мужеством, которому нипочем даже бесконечная борьба, тогда из разрушительного пламени неверия, черного огня сомнения в человеческом призвании Запада, из пепла большой усталости возродится Феникс новой внутренней жизненной силы и одухотворенности как залог великого и далекого человеческого будущего. Ибо только дух бессмертен" [65].

Фениксом европейской одухотворенности стал выросший из феноменологии моднейший экзистенциализм. Гуссерлю оставалось замкнуться "в своеобразном философском одиночестве, которое составляет основное методическое требование действительно радикальной философии" [66]. Это трансцендентальное требование волею судеб стало трансцендентальной исповедью

родоначальника феноменологии. Так и сказано в одном из его писем к Р. Ингардену: "Я становлюсь философским отшельником" [67].

ЭЙДОС — Платонически–аристотелианский термин, возрожденный в феноменологии. Эйдос — чистая сущность, a priori, усматриваемое в феноменах путем идеации или свободной вариации в фантазии [68]. Для конкретного уяснения феноменологической специфики этого понятия можно обратиться к примерам, взятым из так называемых эйдетических наук (скажем, математики). Нижеследующий пример отчетливо демонстрирует гуссерлевское понимание эйдоса [69].