Феноменология текста: Игра и репрессия

И тем не менее все то, что происходит с центральными персонажами романа, в действительности невозможно и нереализуемо. Распорядок академической жизни, равно как и стратегия издательств и благотворительных фондов, полностью исключают возможность вести себя так, как себя ведет Эдди Гроббс. Система охраны банков достаточно надежна и в состоянии предотвратить любую попытку ограбления и уж тем более со стороны преступников-дилетантов. Иными словами, реальность романа не совпадает с тем, что часто называют «объективной реальностью»: ее правильнее было бы назвать «реальностью здравого смысла». Это картина мира, освоенного сознанием здравомыслящего человека, который существует сообразно стереотипам, навязанным ему репрессивной культурой. Такого рода картина фиктивна, как и всякая другая. Ее-то и отвергает философ Эдди Гроббс: мир в его представлении есть непознаваемая пустота и содержание действительности целиком зависит от выбранного ракурса. Осваивая пустоту, Гроббс строит собственное пространство, свой частный текст, который оказывается значительно более убедительным, чем реальность здравого смысла, и в итоге единственно верным. Его воображение утверждает в мире иной порядок, иные правила, новую логику, в соответствии с которой невозможное оказывается возможным и, более того, закономерным и естественным. В этом пространстве провал банковского ограбления (единственно возможный вариант развития событий) или арест банды философов показался бы читателю грубейшей ошибкой, нарушающей логику текста. События романа непредсказуемы лишь с точки зрения здравого смысла. Но здравый смысл исключен, сознание героев вырвалось из его тисков на свободу. Человек оказался в состоянии творить мир и себя, исходя не из чужих посылок, а из своих собственных. Он стал сродни Богу, превратился в начало сущего и обрел власть над происходящим. Эдди Гроббс из персонажа стал автором, а действительность и все происходящее с ним — проекцией его «я». То же самое случилось и с Юбером — он творит, режиссирует по собственному произволу ситуацию, у которой нет шанса осуществиться. Но она осуществляется, ибо мир есть плод его воображения.

Характерен в этом отношении эпизод, в котором Юбер, связанный и подвешенный на цепи, пытается убедить своих мучителей в невероятном с их точки зрения: в том, что стареющему увальню-профессору удалось их, ловких бандитов, выследить и что он вот-вот придет на помощь Юберу и с ними расправится. Тем не менее все именно так и происходит. Еще более показательны в этом смысле эпизоды, где комиссар полиции Корсиканец, идущий по следу «банды философов», внезапно сталкивается с теми, кого он так долго и безуспешно преследовал. Эдди Гроббс не сопротивляется: он лишь напрягает воображение, стараясь представить себе, как их сообщница Жослин неожиданно появляется, подкрадывается к комиссару сзади и ударом по голове валит его на землю:

«Я тужился, что было сил, напрягая все мускулы воли, — лишь бы помочь этой идее родиться в мир. Еще я зациклился на мысли, что главное — не дать Корсиканцу отвлечься, но, как всегда бывает, когда нужно говорить без умолку, я мог выдавить из себя только какие-то нечленораздельные звуки. Единственная фраза, крутившаяся у меня на языке, была „Ну что, теперь ты главный говнюк в этой стране?“

— Ну что, — произнес Юбер, — ты теперь главный говнюк в стране?»[148]

Импульс воображения рождает реальность. Юбер произносит фразу, которая приходит в голову Гроббсу, но в несколько измененной форме. Затем Корсиканец в приступе охватившего его гнева теряет сознание. Арест банды предотвращен. Задуманное осуществляется, даже с «перевыполнением». Это важный момент, ибо воображение не знает пределов, оно всегда превосходит само себя.

Человек обречен на успех, на самоосуществление в том случае, если им движет «воля к власти», стремление выйти за пределы уже достигнутого. Данная идея обыгрывается с известной долей иронии. Эта воля пронизывает все существо Эдди Гроббса. Он постоянно пребывает в становлении, в стадии преодоления своего «я». Он бросает академическую карьеру, банковское дело, стремясь к подлинной жизни и намечая новые рубежи, которые тоже оказываются преодоленными. В итоге из объекта применения чужой воли, из существа эксплуатируемого, он превращается в субъекта воли, наделенного свободой и властью над миром.