ФЭНТЕЗИ-2004

И чем больше я смотрю на хутту (а смотрит на него вся внутренняя поверхность моего тела), тем больше сходств с обликом моей прежней Ливы я в нем нахожу.

Мутный глянец крабьей спинки напоминает мне русый отблеск Ливиных волнистых волос. А слепые бусины крабьих глазенок несомненно походят на ее глаза, какими они бывали в минуты, когда Лива думала о чем-то особенно далеком и невиданном, например, о блистательном прошлом Дома Лорчей или об одуванчиках.

А когда хутту кушает, в размеренных движениях его челюстей и медленных хлопотах клешней мне удается уловить отголоски того тяжеловесного обаяния, что отличало Ливу в ее человечьем теле.

И разнеси меня холера, если я не понимал теперь Ливу с ее обожествлением Сьёрова пояса, ведь она всего лишь умудрялась различить в златотканой парче пояса ту ниточку, из единокровных которой был соткан черный холст Сьёровой души.

Кстати, о Сьёре мы с Ливой еще не говорили. Но, конечно, будем.

Вероятно, рано или поздно я расскажу ей все, как было. Не утаю даже своих запоздалых сомнений в том, являлась ли та казнь Сьёра собственно казнью, а не тривиальным убийством соперника. Ведь теперь, по прошествии месяцев, я не боюсь сознаться в том, что моей разящей рукой двигал не только дух мести, но и дух ревности.

Правда, сомневаюсь, чтобы мозжечок хутту был способен промыслить разницу между ревностью и местью. Ну да это ничего.

Так мы и дрейфуем от острова к острову, влекомые теплым течением. Сторонимся густо населенных побережий и торговых караванов, жмемся к рыбачьим областям и разграбленным замкам, где много пищи для хутту — одних утопленников хоть заешься…

Конечно, рано или поздно мои силы истают. И я не смогу больше сдерживать натиск хищного мира на глупую пучеглазую тварь.

Тогда Ливу загарпунят какие-нибудь случайные китобои, просто так, для развлечения. А потом ее тело пойдет ко дну, где его сожрут морские рачки и блошки.

Что ж, это справедливо.

Ведь не только шелк волос таких красавиц, как Лива делается в небесных мастерских из ласкового тепла летних дождей. Но и ласковое тепло летних дождей в свою очередь сотворяемо из текучего шелка волос таких, как Лива, растворившихся в мире без остатка.

Таким видим круговорот красоты в природе мы, ариварэ.

* * *

Недавно нас снова занесло течением в окрестности Гнезда Бесстрашных. Заныло во мне вечное мое любопытство.

Оставив Ливу медленно пировать на пляже, у трупа синей акулы, выброшенного вчерашним штормом, я окатил обжору брызгами и взмыл в небо. Сквозь густеющие сумерки я устремился на свет замкового окна.

В знакомой гостиной, где прибавилось мебели и основательных роскошеств вроде бронзовых голых женщин, сидели деловитая Зара, раздобревшая Велелена и смертно постаревший папаша Видиг.

Зара жарко жестикулировала — видать, объясняла папаше Видигу нечто злободневное.

Покусывая губу, Велелена штопала кружевное покрывало из Ливиной спальни и время от времени Заре поддакивала.

Слов я не разобрал — весна запаздывала и окна все еще оставались наглухо законопаченными. Впрочем, готов биться об заклад, что говорили они о скором замужестве Велелены.

На хорошо знакомом мне столике стояли хорошо знакомые пиалки.

В углу дичились сложенные поленницей свитки остроумца Дидо, никому в Сиагри-Нир-Феар после Ливы ненужные. Впрочем, ведь это Гнездо Бесстрашных, а не Гнездо Начитанных…

Обнаружилось в интерьере и кое-что новенькое: в кадке, расписанной каллиграфом Лои, буйно цвело лимонное дерево по имени Глядика.

Цветы его были белы, как кожа Сьёра, а их душный аромат просачивался даже на улицу. Видимо, способность проникать Глядика тоже переняла у него, у Сьёра.

Глядика смотрелось нарядно и молодо, даром что скоро разменяет четвертую сотню лет. Что ж, мое удобрение пошло дереву на пользу!

А может, вдруг подумал я, кое-что святое в Сьёре все же было. Может, перед тем, как испустить дух, он все же вспоминал Ливины ни-на-кого-так-еще-не-смотревшие глаза с белесоватыми ресницами, ее заголенные плечи и раскаивался не для виду, раз такие цветы вызвал к жизни его прах…

Окончить свою мысль я не успел. Рядом грохнула железная ставня — ее сорвал со стального крюка входящий в силу ветер.

Зара и Велелена тревожно обернулись на звук.

Папаша Видиг прокряхтел свою «старостьнерадость» и поплелся выяснять, что это там грюкает…

Я глянул вниз — волны все наглее облизывали пляж, где я оставил мою Ливу. Скоро будет шторм. А это значит, нам пора в открытое море.

А вот когда, следуя холмистой лунной дорожкой, мы отойдем от берега, я попробую объяснить Ливе, что такое лимонное дерево.

НИК. РОМАНЕЦКИЙ

Возлюби и уйди

Нагиня держалась уже с трудом.

Вокруг становилось все жарче и жарче, и деваться запертому жару было некуда. Только греть воду…