Ферма звезд на краю земли (СИ)

— Ну какой из тебя урод, подумаешь, брови… А это… — я запнулась и несмело провела кончиком пальца по длинному вертикальному шраму на его животе.

В этом плане Тео было чем похвастаться: росчерки шрамов, белесые пятна от ожогов, какие-то совсем странные пятна, например, чернильное с монету размером ниже подмышки. Чуть заметное углубление напротив сердца, словно на ребро очень сильно нажали пальцем и вдавили… Но тот, про который я спросила, заметно выделялся. Хоть и был гладким, как нарисованным, но выглядел жутковато. Широкий, со следами грубых швов, будто кое-как шилом и толстой нитью штопали.

— Пришлось наложить швы, плохо заживало, — словно извиняясь, произнес Тео. — Обычно магии достаточно, но резали тоже магией, и то, что внутри, фонило очень сильно… Не бойся, сейчас все нормальное, просто улучшено немного. Зря ты это затеяла. Теперь тебе неприятно.

Впервые я подумала, что не так он хорошо меня видит, как сам считает. Эмоции слушает, но отчего они — не понимает. Разве что лишь самые яркие, грубые, а в тех, которые посложнее — путается. От понимания этого вдруг стало легче. Он совсем не ужасный, не всесильный и тем более не бесчеловечный. Такой же, как и все: ошибается, выдает желаемое за действительное, комплексует, боится быть отвергнутым. Все как у всех.

— Когда неприятно, меня обычно тошнит. Это другое, — попыталась я объяснить. — Странное всегда пугает, даже если не пугает — вызывает опасения, что ли. Я просто не знаю, как себя с тобой вести.

— Как раньше не получится? — спросил он.

В его голосе эмоции я худо-бедно научилась улавливать, но глаза казались совершенно потусторонними. Ничего человеческого. Наверное, зря я настояла, чтобы он снял повязку, но теперь нельзя себе позволить ни намека на страх. Почует и вообще от меня закроется.

— Прости, но как раньше точно не будет. На самом деле я ведь не просто так пришла, а с новостями. И они тебе не понравятся.

— Давай потом, — поморщился он, и горячие ладони скользнули по моим обнаженным бедрам.

Соблазнительно. Даже под пристальным чудовищным взглядом я чувствовала, как внутри разгорается жар, приятной тяжестью разливается по телу. Наоборот, под взглядом монстра все ощущалось острее, будто собираюсь сделать что-то опасное и запретное. А если скажу — он разозлится. Не удивлюсь, если и вовсе прогонит, решит, что пора завязывать. Но молчать не могла. Я ведь виновата.

— Ладно, — вздохнул Тео. — Вижу. Говори, раз тебя это так тревожит.

И я сказала. Без подробностей, конечно, самое главное. Что Летти нас видела, и случайно вышло, что Криштоф знает, а Райли сама догадалась, но и в этом тоже моя вина. Вот теперь отвела взгляд, ожидая его реакции.

Тео не разозлился. Ни расспрашивать не стал, ни упрекать. Притянул меня к себе, в горячие объятья, по которым я целыми днями скучала.

— Не бойся. Я все улажу, обещаю. Все будет хорошо.

51

Надо было поговорить с Летти по-хорошему. Помириться, ведь она уходила злая до невозможности. Объяснить все как следует, она девушка романтичная, наверняка в конце концов меня поймет. Ну и выяснить, что она дальше собирается делать с моей тайной.

Но я никак не могла себя заставить, будто что-то держало. Находила себе десятки срочных дел и сотни отговорок. Вот прямо сейчас — никак не получится. Завтра. Или потом, когда-нибудь. Так за неделю и не смогла, лишь хватившись, что столько времени прошло, отправила с посыльным записочку. Ничего особенного, написала, что скучаю и надо бы увидеться.

Зато встречалась с Райли, как всегда, на заседании общества трезвости и вечеринке после. Эта не намекнула ни словом, ни взглядом, словно и не было никакой ссоры и того разговора между нами. Уделяла мне ровно столько внимания, сколько всегда, общалась на те же темы, что и обычно.

Встречалась с Тео, каждую ночь к нему приходила. Не спрашиваясь, а он больше не возражал. Вообще ничего не говорил, не выпроваживал меня под утро, позволял спать в его кровати, сколько вздумается. С того раза всегда ждал меня, если заставала за работой, то дома. Об одном лишь попросил: не приходить засветло, и не уходить, конечно. В тот момент я поняла, что люблю полярные ночи.

Мы много разговаривали, обо всем, что в голову взбредет. О моде в моем мире. О спорте тут и там. О существах, на которых он охотится, и загадках природы, исковерканной магией. Даже о войне, хотя подробности своей работы он все же умалчивал. Сказал только, что это было очень жестоко с точки зрения обывателя, но в военное время в принципе много жестокости. И воспринимается она иначе, тут ведь важно, с какой стороны посмотреть.

— Никогда такого не понимала. Жестокость и есть жестокость, с какой стороны не смотри. И с поговоркой, что победителей не судят, тоже не согласна, — доказывала я, а он слушал со скептической полуулыбкой. — Тем более, ты ведь вроде как был на стороне победителей, за что же тебя так? Или под шумок чем-то незаконным занимался?