Читаем Февраль. Достать чернил и плакать! полностью

Вокзал, несгораемый ящикРазлук моих, встреч и разлук,Испытанный друг и указчик,Начать – не исчислить заслуг.Бывало, вся жизнь моя – в шарфе,Лишь подан к посадке состав,И пышут намордники гарпий,Парами глаза нам застлав.Бывало, лишь рядом усядусь —И крышка. Приник и отник.Прощай же, пора, моя радость!Я спрыгну сейчас, проводник.Бывало, раздвинется западВ маневрах ненастий и шпалИ примется хлопьями цапать,
Чтоб под буфера не попал.И глохнет свисток повторенный,А издали вторит другой,И поезд метет по перронамГлухой многогорбой пургой.И вот уже сумеркам невтерпь,И вот уж, за дымом вослед,Срываются поле и ветер, —О, быть бы и мне в их числе!1913, 1928

Венеция

Я был разбужен спозаранкуЩелчком оконного стекла.Размокшей каменной баранкойВ воде Венеция плыла.Все было тихо, и, однако,
Во сне я слышал крик, и онПодобьем смолкнувшего знакаЕще тревожил небосклон.Он вис трезубцем СкорпионаНад гладью стихших мандолинИ женщиною оскорбленной,Быть может, издан был вдали.Теперь он стих и черной вилкойТорчал по черенок во мгле.Большой канал с косой ухмылкойОглядывался, как беглец.Туда, голодные, противясь,Шли волны, шлендая с тоски,И г'oндолы[1] рубили привязь,Точа о пристань тесаки.
За лодочною их стоянкойВ остатках сна рождалась явь.Венеция венецианкойБросалась с набережных вплавь.1913, 1928

Зима

Прижимаюсь щекою к воронкеЗавитой, как улитка, зимы.«По местам, кто не хочет – к сторонке!»Шумы-шорохи, гром кутерьмы.«Значит – в „море волнуется“? B повесть,Завивающуюся жгутом,Где вступают в черед, не готовясь?Значит – в жизнь? Значит – в повесть о том,Как нечаян конец? Об уморе,Смехе, сутолоке, беготне?
Значит – вправду волнуется мореИ стихает, не справясь о дне?»Это раковины ли гуденье?Пересуды ли комнат-тихонь?Со своей ли поссорившись тенью,Громыхает заслонкой огонь?Поднимаются вздохи отдушинИ осматриваются – и в плач.Черным храпом карет перекушен,В белом облаке скачет лихач.И невыполотые заносыНа оконный ползут парапет.За стаканчиками купоросаНичего не бывало и нет.<1913, 1928>

Пиры

Перейти на страницу:

Похожие книги

Суер-Выер и много чего ещё
Суер-Выер и много чего ещё

Есть писатели славы громкой. Как колокол. Или как медный таз. И есть писатели тихой славы. Тихая — слава долгая. Поэтесса Татьяна Бек сказала о писателе Ковале: «Слово Юрия Коваля будет всегда, пока есть кириллица, речь вообще и жизнь на Земле».Книги Юрия Коваля написаны для всех читательских возрастов, всё в них лёгкое и волшебное — и предметы, и голоса зверей, и деревья, и цветы полевые, и слова, которыми говорят звери и люди, птицы и дождевая вода.Обыденность в его книгах объединилась с волшебной сказкой.Наверное, это и называется читательским счастьем — знать, что есть на свете такие книги, к которым хочется всегда возвращаться.Книга подготовлена к 80-летнему юбилею замечательного писателя, до которого он, к сожалению, не дожил.

Юрий Иосифович Коваль

Проза / Прочее / Классическая литература
Личное дело
Личное дело

Замысел этой книги и многие ее страницы родились в камере печально известной тюрьмы «Матросская тишина», куда бывший Председатель КГБ СССР, член Политбюро ЦК КПСС В. А. Крючков угодил после августовских событий 1991 года. Автор книги причастен ко многим государственным секретам, начиная с середины 50-х годов, с событий в Венгрии, где он работал под руководством Ю. В. Андропова, и заканчивая последними днями существования Советского Союза, когда группа высших должностных лиц попыталась предотвратить развал одного из самых могущественных государств мира.Автор пытается проанализировать причины развала некогда могущественного государства, дает характеристики видным деятелям политической элиты Советского Союза, а также многим лидерам других стран мира, таким, как Л. Брежнев, Ю. Андропов, А. Громыко, М. Горбачев, Э. Хонеккер, Ф. Кастро.

Алаис , Александр Яковлевич Михайлов , Андрей Владимирович Кивинов , Владимир Александрович Крючков , ЮЛИЯ ВЫДОЛОБ (THE BLUEPRINT)

Детективы / Биографии и Мемуары / История / Прочее / Фэнтези / Газеты и журналы / Образование и наука / Документальное