Fidem

Магнебод не учил их с Вальдо пользоваться этим модулем, считая его архаичным наследием старых веков, времен, когда рыцарский доспех был предельно примитивной конструкцией, имеющей неотзывчивую и слабую связь с хозяином. Но это не значит, что они с Вальдо упустили отличную возможность развлечься. «Отложенный приказ» не предполагал сложных действий, всего одну реакцию на заданный внешний раздражитель, но Гримберт не утрачивал надежды научить своего «Убийцу» танцевать, услышав свист определенной тональности. Дурацкая была затея, вскоре он позабыл про нее, увлеченный какой-то новой задумкой…

– Вот, значит, как, – пробормотал он. – Вы попросту запрограммировали «Беса» отозваться заранее записанной фразой, уловив обращенную к нему радиопередачу в определенном диапазоне. Выплюнуть заранее записанный ответ в эфир. Чтобы у меня сложилось впечатление, будто он отвечает мне.

Шварцрабэ усмехнулся, сняв с головы воображаемый берет и отвесив ему короткий поклон.

– Я знал, что у вас светлая голова, сир Гризео. Надеюсь, она останется у вас на плечах к тому моменту, когда мы выберемся из этого переплета. И мы наконец сможем сразиться в карты, как полагается добрым приятелям. Мне отчего-то кажется, вы найдете, чем меня удивить!

Насвистывая себе под нос незнакомый Гримберту мотив, Шварцрабэ двинулся вниз по лестнице и в скором времени растаял в сумерках без следа – точно чернильная капля, упавшая в воды Сарматского океана. Гримберт ощутил шипение пневматической системы «Судьи» – обнаружив снижение кислорода в легких, заботливый доспех спешил наполнить его легкие, позабывшие о работе, порцией свежего воздуха.

– Пойдем и мы, Берхард, – пробормотал он вслух. – Мне кажется, если я проведу здесь еще час, то и сам обращусь в серый камень. Стану частью этого проклятого острова.

– Отправишься в собор? – усмехнулся откуда-то снизу Берхард. – Господину приору будет приятно твое внимание. Может, он угостит тебя еще одной проповедью?

«Серый Судья», резко повернув корпус, хрустнул бронеплитами. Звук получился отрывистый и громкий, похожий на усиленный во много раз скрип стиснутых зубов.

– Благодарю покорно. Пусть господин прелат окормляет свою паству, мне хватило и предыдущего раза. Пойдем в дормиторий. Надеюсь, ночь пройдет спокойно, нам обоим понадобятся силы, чтобы вытерпеть еще один чертов день в этом каменном мешке…

Часть девятая

Гримберт думал, что за шесть дней пребывания в Грауштейне успел выучить голоса всех его проклятых колоколов. Тяжелое уханье зовущей к трапезе секильи, утробный звон кампаны, возвещающей о начале мессы, даже отдаленное звяканье тинтиннабулума. Но в этот раз звон монастырских колоколов, вторгшийся в его сон, показался ему незнакомым.

Они будто пытались заглушить друг друга – слишком рваный ритм, слишком хаотическая многоголосица – и били с таким остервенением, словно звонарь терзал их в наркотическом исступлении, выпив смертельную дозу парегорика.

Гримберт зарычал сквозь сон.

Человек, вынужденный спать, не размыкая нейрокоммутации, не спит толком – некоторые части его мозга, связанные с доспехом, продолжают функционировать, не давая сознанию полностью отключиться, удерживают его, как гвозди удерживают распятого на кресте. Такой сон не освежает, не дает сил, не посылает сновидений. Это лишь короткий отдых для синапсов мозга, благодаря которым те не расплавляются окончательно.

Сознание Гримберта, встряхнутое колоколами, затрепыхалось, судорожно обновляя нейронные связи, пытаясь соткать единое целое из пучка разрозненных образов.

Грауштейн. Герард. Колокола.

Шварцрабэ. «Керржес». Еретик.

Собор. Шлахтунг. Южная башня.

– Заткнитесь! – зарычал Гримберт. – Чертовы колокола! Клянусь, я разнесу эту колокольню на тысячу…

– У тебя больше нет снарядов, Паук, – отозвался откуда-то голос Берхарда. – Кроме того, это не колокола. Это выстрелы.

Его сознание состояло из многих кусков, которые неохотно соединялись друг с другом. Это было похоже на попытку собрать из осколков разбитый глиняный горшок, только осколки эти больше походили на снарядные – тяжелые, горячие на ощупь, с бритвенно-острыми краями…

Выстрелы?

Он встрепенулся, возвращаясь к действительности.

Дормиторий, который они с Берхардом выбрали себе под спальные покои, представлял собой лакуну в твердой породе, заглубленную в гранитное мясо Грауштейна на несколько метров. По степени удобств, предоставляемых паломникам, он, должно быть, не сильно отличался от тех каменоломен, в которых ютились первые христиане. Ни мебели, ни окон, лишь несколько тюков грязной прелой соломы, из которых Берхард соорудил себе подобие кровати. Вполне комфортный ангар по меркам «Серого Судьи», занимавшего собой добрую четверть всего пространства, но неважные апартаменты для живого существа. Звуки, доносившиеся сюда сквозь гранитную толщу, обычно были едва слышимы и значительно искажены. Но сейчас Гримберт слышал их отчетливо и ясно, точно над их головами полоумные монахи вбивали в твердь острова десятки стальных свай одновременно.