Филип К. Дик. Жизнь и Всевышние вторжения

В 1940 году Эдгар отправляется в Лос-Анджелес, в офис Департамента торговли, и становится регулярным участником местной радиопрограммы «Это ваше правительство». Двенадцатилетний Фил посетил Эдгара и его жену в мае; гордость за отца и страх потерять его видны в следующем письме к Дороти:

Папа считает хорошей идеей, если я останусь здесь до утра понедельника, а затем уеду на поезде. Это значит, что я пропущу один день в школе, но это не важдно[42] [sic!

], поскольку я здесь так недолго… Как ты посмотришь на это? Я думаю, что это было бы хорошо: папа, возможно, поедет в Вашингтон, во Фриско или куда-нибудь еще. Может быть, я не увижу его долгое время. Именно поэтому я хочу остаться здесь. Ты как?

Папа говорит, что я догоняю его в росте. Я почти что такой же высокий, как и он!

Конечно, в то время Фил ростом был в пять футов и три дюйма, с голубыми глазами и волосами темно-песочного цвета, и ему еще было далеко до шести футов Эдгара. Но его восхищение здесь отчетливо контрастирует с другими письмами к Дороти того времени – послушные отчеты, болезненные объяснения школьных неприятностей. А страхи Фила по поводу смены работы отца подтвердились. Когда Америка вступила во Вторую мировую войну, Эдгар стал региональным бизнес-консультантом Федерального Резерва в Кливленде, а затем перевелся на такую же должность в Ричмонд, штат Вирджиния. Они больше не виделись, вплоть до конца сороковых годов, после того как Фил закончил среднюю школу. Вторая жена Фила, Клео Мини, подчеркивает, что потеря контакта с Эдгаром, а не только проблемы с Дороти и смерть Джейн, оставила на Филе глубокий след:

Фил полагал, что отец оставил их. Эта боль пронизывала все, что он делал. В отношении Фила к миру главным чувством была печаль – наряду с невероятным чувством юмора, – и его привлекал к себе дисбаланс вещей в мире. Но он был постоянно печален, и причиной тому, я думаю, был его отец. В то же время он чувствовал, что его отец был ниже матери по интеллектуальному уровню. Дороти была неистовой феминисткой, и она постоянно резко и грубо изображала перед Филом его отца, в то время как он сильно скучал по нему.

Во время поездки к отцу весной 1940 года его главным увлечением было изобразительное искусство, а не писательство. Тогда, в июне, Фил нарисовал обложку для школьного ежегодника в Оксфорде, изображающую созерцателя в тюрбане с кристаллом, предсказывающего будущее его одноклассников. Сохранились также страницы с зарисовками и набросками, изображающими нацистов, сгорбленных мужчин, нарядных женщин и даже жестокого научно-фантастического персонажа – вроде пришельца, обозначенного «4162 F», – и это показывает, насколько серьезно он относился к рисованию в то время. Когда десятилетие спустя Фил всерьез взялся за свою писательскую карьеру, Эдгар был удивлен тем, что он не стал художником.

Это было то время, когда Фил изучал все виды искусства. Тем летом, во время пребывания в лагере Казадеро, штат Калифорния, он принял участие в трех пьесах. (В этом лагере он также научился плавать, но вскоре после этого чуть не утонул, и этот панический страх навсегда вызвал у него отвращение к воде.) Что касается музыки, то Фил всерьез брал уроки игры на фортепиано и снабдил Дороти рождественским списком желаемых пластинок на 78 оборотов: «Турецкий марш» из «Афинских развалин» Бетховена, Largo al factotum