Филип К. Дик. Жизнь и Всевышние вторжения

Вместо того чтобы спокойно задыхаться, Чарльз Фрек начал галлюцинировать. Что ж, думал он по-философски, такова история моей жизни. Всегда все срывается. Он вынужден был оказаться перед фактом: учитывая, сколько капсул он проглотил, ему уже надо было отправляться в какое-то путешествие.

Следующее, что он понял, – это тварь непонятных размеров, которая стояла перед его кроватью и осуждающе глядела на него вниз.

У твари было множество глаз повсюду, ультрасовременная дорогостоящая одежда, и она возвышалась на восемь футов. Она также держала огромный свиток.

«Ты собираешься зачитать мне мои грехи», – сказал Чарльз Фрек.

Тварь кивнула и распечатала свиток.

Беспомощно лежа на кровати, Фрек произнес: «Но это займет сотню тысяч часов».

Уставившись на него множеством своих замысловатых глаз, тварь непонятных размеров ответила: «Мы больше не в земной вселенной. Низшие категории материального существования, такие как «пространство» и «время», больше к тебе не приложимы. Ты возвысился в трансцендентальную сферу. Твои грехи будут зачитываться тебе непрерывно в процессе перемещения в вечности. Список никогда не закончится».

Знал бы я своего дилера, думал Чарльз Фрек и хотел вернуть обратно последние полчаса своей жизни. […]

Через десять тысяч лет они добрались до шестого класса школы.

Тот год, когда он открыл для себя мастурбацию.

Он закрыл глаза, но все еще видел многоглазое существо высотой в восемь футов с его бесконечным свитком, который оно все читало и читало.

«А затем…» – сказало оно.

Чарльз Фрек подумал: «В конце концов, у меня было хорошее вино».

Несмотря на «Помутнение» (или, возможно, из-за всеобъемлющего юмора и любви при всем яростном неприятии наркотиков), та самая репутация сохранялась. В письме, написанном в январе 1981 года, Фил безошибочно оценил ущерб: «Он чокнутый, – таким будет ответ. – Принимал наркотики. Видел Бога. БЧД [большую чертову дозу]».

Конечно, Фил не был психом по всем параметрам, насколько я могу судить. Более того, я брал интервью у психиатра и психолога, которые наблюдали Фила на протяжении двух наиболее трудных периодов его жизни, и оба заявили, что он совершенно вменяемый, как и каждый из нас. Кроме того, уже в зубах навязло желание некоторых приклеивать «психологические» ярлыки на продуктивного и серьезного художника, который демонстрирует ум и воображение, не укладывающиеся в узкие рамки его хулителей.

Эмоциональные и поведенческие трудности Фила были временами весьма суровыми, причиняя сильную боль и страдания ему самому и другим людям, и это приводило его к тому, что он писал временами о «трех нервных расстройствах» и сам себе ставил диагнозы «шизофрения» и «психоз». (В других случаях он яростно отрицал, что подобные определения могут иметь какое-то отношение к его жизни.) Внутренняя жизнь Фила была непрестанно напряженной. Возможно, он использовал крайние психологические термины, чтобы придать максимального драматизма тем силам, которые питали его как писателя. Возможно, он высказывался просто и прямо о том, что он иногда считал правдой.

Я следую этому компромиссу: точно цитировать его, признавать и исследовать болезненные трудности, но в то же время постоянно избегать суждений, основывающихся на упрощенном и покровительственном дуализме: вменяемый/невменяемый, – что было бы издевательством над художественным и духовным видением Фила и позором для его биографа.