После того как я прочитал новости […], я перестал делать заметки для своего нового романа, лег спать, встал, поехал в продуктовый магазин, поехал домой и протаранил опорную колонну в нашей подземной парковке. Мое подсознание сказало мне: «Хватит». Я знал, что собираюсь врезаться в опорную колонну, и даже после удара я продолжал двигаться; я хотел ударить ее. Я хотел протестовать против тех двух сердечных приступов […]; я хотел протестовать против собственного порабощения, когда я десятилетиями должен писать для того, чтобы оплатить супружеские алименты, алименты на детей, отправить старшую дочь в Стэнфорд, моего младшего мальчика в частную школу, купить моей бывшей жене Тессе дом за 150 тысяч долларов, когда меня подгоняют сроки, когда надо брать напрокат смокинг для гала-премьеры «Бегущего по лезвию»; все эти междугородние телефонные звонки, все эти ответы на письма читателей, которые планируют совершить самоубийство и хотят, чтобы я отговорил их от этого, потому что я написал о своей попытке самоубийства в «Валисе», и они знают, что я их пойму. Я понимаю. Я понимаю, что расплата для писателей – и редакторов тоже! – которые работают день за днем по шестнадцать часов в сутки, семь дней в неделю, – это […] не счастье, а внезапная смерть или полная нетрудоспособность; они, как сказал Иисус, словно «отцы ваши ели манну в пустыне и умерли»[307]
.Авария вызвала травму ноги, и ему было трудно ходить даже вокруг дома. Сильное физическое проявление эмпатии и ярость были неотъемлемыми чертами характера Фила. Когда он узнал об убийстве в 1981 году президента Египта Анвара Садата, Фил раздавил алюминиевую банку с газировкой и порезал себе запястье. Это были протесты на грани самоубийства, но они быстро заканчивались. Фил хотел жить. Он с нетерпением ждал премьеры «Бегущего по лезвию», запланированной на середину 1982 года, и, несмотря на его жалобы, деньги не были главной проблемой. Но Фил был уставшим – и более чем уставшим. Он жаждал искупления для себя и для мира.
Бесконечные объяснения «2–3–74» оставляли его накуренным и пьяным, и он это понимал. Через неделю после аварии он написал Галену, приложив одну страницу «Заключительного заявления» об «Экзегезе». Его сопроводительное письмо объяснило, что «2–3–74» реально, «но что это, я просто не знаю, и я не ожидаю когда-либо узнать». В «Заключительном заявлении» он признает свое невежество, но утверждает, что возможна не просто вера, а именно знание об истинной «гиперструктуре» Вселенной. Новый биологический вид с более высоким уровнем осознанности, чем люди, может эволюционировать, и «гиперструктура» «активно участвует» в этой эволюции. «Это является метасущностью в прямом смысле и представляет собой обширную, насущную тайну, заслуживающую нашего глубочайшего внимания».
Все это звучит как нечто, с чем могла бы согласиться скептичная Энджел Арчер. Но Фил встретил «гиперструктуру» непосредственно в «2–3–74» и делал бесконечные ставки в игре с Богом «11–17–80». Признание тайны не могло удовлетворить его; это мог сделать только фактический контакт. Что касается лучшего мира, то перспектива медленной эволюции на протяжении веков не была большим утешением.